18 H. H. Ге младший, в связи со смертью матери, писал Толстому о своих переживаниях. На конверте письма Ге имеется почтовый штемпель дня получения: «Чернава 24 ноября 91 г.» Письмо хранится в АТБ.
1891 г. Декабря 14. Бегичевка.
Дорогіе друзья,
Пишу въ торопяхъ, какъ къ сожалѣнію, я всегда въ торо пяхъ теперь. Знаю, что это нехорошо, да нельзя иначе. Торо плюсь же больше внѣшней стороной. В душѣ, слава Богу, чувствую спокойствіе. Даже нынче ночью много думалъ о себѣ и нашемъ дѣлѣ. Удивительно премудро устроено все. Сколько разъ приходилось думать о томъ, какъ невыгодна для души та дѣятельность, к[оторою] мы заняты, тѣмъ, что насъ всѣ хвалятъ. Я даже серьезно сомнѣвался въ ея достоинствѣ именно поэтому; но теперь оказывается, что насъ ругаютъ и называютъ и считаютъ меня антихристомъ.1 «А если Меня называютъ Велзев[уломъ], то и васъ тоже» сказано.2 И то, что было въ первую минуту огорчительно, стало радостно. Но не объ этомъ надо писать. Съ М[атвѣемъ] Н[иколаевичемъ] разстался, какъ съ дорогимъ братомъ. Я очень узналъ его — увидалъ его до дна и очень полюбилъ. Порученіе свое объ измѣненіяхъ въ рукописи онъ исполнилъ въ точности.3 Съ нѣкот[орыми] замѣ чаніями я совсѣмъ согласенъ, съ другими совсѣмъ не согла сенъ и не могу согласиться. Главное не могу согласиться съ смягченіями. Смягчать, оговариваясь нельзя. Это нарушаетъ весь тонъ, а тонъ выражаетъ чувство, а чувство заражаетъ (чувство иногда негодованія) больше, чѣмъ всякіе доводы. По слѣдняя глава кончена и не кончена. Надо заключить такъ, чтобы все держалось, какъ замокъ въ сводѣ. И мнѣ кажется, что въ головѣ и душѣ все готово и только не достаетъ времени и тишины. Завтра уѣду къ сосѣду или высплюсь днемъ, чтобы имѣть ночь, и тогда пришлю по почтѣ.
Цѣлую васъ всѣхъ, милые друзья: В[ладиміръ] Г[ригорье вичъ], Галя, Ев[геній] Ив[ановичъ], Ив[анъ] Ив[ановичъ], ти хій скромный, милый и близкій моему сердцу. Ну, прощайте пока. Я заврался.
М[атвѣй] Н[иколаевичъ] все разскажетъ.
