Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 85.pdf/433

Эта страница не была вычитана

лучше становится. Вы, очевидно, нашли секрет, как жить по-божьи с своими семейными... Со мною еще не так. Говорю о своих отношениях к своей матери. В настоящую минуту мы только что кончили ужинать. Мать сидит в своем кабинете взволнованная, сердитая, плачущая... Она жалуется Гале на меня, говорит, что я — это ее крест, посланный ей от бога... И произошло это совсем невзначай: здесь у учительницы произошла покража. Она, с одобрения моей матери, рассчитала свою служанку и обратилась к уряднику. Происходило несколько обысков в разных семьях, ничего не нашли... Брат бывшей служанки, в доме которого власти сегодня перевернули все вверх дном, — наш учитель столярного ремесла. Я с ним сегодня работал, и он ожесточенно рассказывал мне подробности сегодняшнего обыска, и что никто из его семьи не может показаться на улицу: все указывают на них, как на воров. Я рассказал об этом матери, для того чтобы она по крайней мере знала..., какие результаты всех этих полицейских мер... Мать пришла в большое раздражение, стала обвинять меня в нигилизме... Я чувствую, разумеется, что я виноват; но не вижу еще, в чем именно, и жду Галю, как своего судью и наставника... В одной уверенности, что она меня понимает, я чувствую большую поддержку, и вместе с тем я знаю, что она не станет мне поддакивать. Я рад также и за мать, что она решилась высказаться Гале. У Гали именно такой характер, что она выслушает, но не подольет масла в огонь, а наоборот скажет тихо, кротко именно что нужно. Для матери это гораздо лучше, чем одной искать в излюбленных евангельских «текстах» и молитве силы для перенесения воображаемого креста... Я вам рассказал всё это подробно, потому что это наглядный пример тех столкновений, которые постоянно происходят между матерью и мною; и вы поймете наши отношения... Когда посмотрю на ее сжатые губы и холодный, само праведный взгляд..., когда почувствую ту стену, которую она сама, или ее вера, воздвигла между нами и которую она почему-то так старательно поддерживает, тогда — а это бывает часто — я чувствую в себе какое-то холодное, черствое отношение к ней... Я знаю, что еслиб я ее пожалел, то тотчас бы почувствовал к ней любовь. И как я жажду этой жалости, любви к ней. Но не умею вызвать в себе этого чувства».

В письме А. К. Чертковой от 15 ноября, приложенном к письму Черткова, она пишет Толстому, отвечая на его ласковые строки, относящиеся к ней: «Дорогой наш, родной Лев Николаевич, как меня тронули ваши сердечные строки — и сказать не могу. Могла ли я думать, что вас огорчает мое молчание... А ведь сколько paз хотелось мне писать вам, и какая-то робость все сдерживала меня... Еще хочу сказать, что вы напрасно, право, думаете, будто я могла «обидеться» на то, что вы мне долго не отвечали... Я еще в Петербурге просила В. Г. передать вам по поводу этого, что и не ждала даже от вас письма,... так как Павел Иванович мне на словах передал то, о чем вы с ним говорили по поводу нашей женитьбы... В. Г. привез мне от вас начало вашего письма ко мне, ваши мысли о жизни и смерти и о переходе от личной жизни к вечной, мировой. Мысли эти так близки мне и так много помогли мне, что я особенно дорожу этими листками. Я не то, что читала их, а как-то впитывала, вливала в себя их

418