неурожаем, очень тяжелая, и видеть ее полезно нам. Весна совсем открылась — зеленеет всё, и соловьи, и жуки. Нынче явились из Полтавы Линденберг1 и еще бывший учитель Губонин — помогать. Я отказал им. Столовые две уже действуют.
Письмо это свезет Линденберг, кот[орый] уезжает завтра утром.
Мука куплена, по 84 к.
Занятия писательские не идут, и я не тужу, п[отому] ч[то] на досуге хорошо обдумываю и свои писанья и, главное, свою жизнь. Здоровье совершенно хорошо. Только бы желал, чтобы ты была не слишком засуечена и сама не торопилась и не тревожилась. Жду известий.
Леонтьев2 тоже предлагает свою помощь. Я в том письме писал, что приму Горбуновскую барышню; но теперь решил, что не нужно. Помогает покамест Вера Роман[овна],3 будет помогать Андр[юша] (я его постараюсь привлечь), а и не будет, то дела так мало, что Илюша, Соня и я всё управим. Целую тебя, Мишу, Таню, Сашу.
На конверте: Москва, Хамовнический пер., 21. Графине Софье Андревне Толстой.
1 Герман Романович Линденберг, см. т. 53.
2 Борис Николаевич Леонтьев.
3 В. Р. Миллер, впоследствии жена А. А. Цурикова, педагог.
1898 г. Мая 3. Гриневка.
Вчера получил другое твое письмо,1 милый друг. Спасибо, что пишешь, продолжай также. Я тоже пишу третье письмо, если считать маленькое, посланное в Ясную. У нас всё очень хорошо. Дай Бог, чтобы у вас всё было также, в особенности твое здоровье и душевное состояние также хорошо, как мое, которое прекрасно. Вот 2-й или 3-й день, что я перестал чувствовать и физическую и умственную слабость; и в голове укладывается суета многих впечатлений, и распределяются, как должно, по степени важности, мысли и чувства.
Третьего дня я ходил с приезжим Линд[енбергом] и другим в Каменку2 и к сожалению нашел большую нищету. Говорят,
