жалко! Что это Илюша все спитъ.16 Еще при мнѣ онъ это дѣлалъ. Это нехорошо. — Если письмо это нескладно, и невесело, то прими въ разсчетъ боль печени и прости.17
Боль печени теперь къ вечеру лучше.
На конверте: Москва. Долго Хамовническій пер. д. Гр. Толстаго. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 240—242, с пропуском тридцати трех слов по цензурным соображениям. Датируется на основании почтовых штемпелей: «Почтовый вагон. 13 декабря 1884; Москва. 13 декабря 1884» и слов письма: «читал до вечера». В ПЖ датировано 13 декабря.
1 Речь идет о писании статьи «Так что же нам делать?»
2 Лицо неизвестно.
3 Мария Михайловна Халевинская (р. в 1856 г.), служила земским врачем в Крапивенском уезде. Была близка взглядам Толстого. В 1896 г. по просьбе Толстого дала рабочему сочинения Толстого, запрещенные цензурой, за что была арестована и выслана в Астрахань.
4 Вероятно, Кузнецова.
5 Петр Осипович Зябрев.
6 Сведений не имеется.
7 Сергей Семенович Резунов, плотник.
8 Максим Максимович Ковалевский (1851—1916), профессор Московского университета, с 1914 г. академик по кафедре государствоведения. С 1877 г. по 1887 г. читал в Москве лекции по сравнительной истории права (истории иностранных законодательств) и по государственному праву. Его перу принадлежит: «Можно ли считать Толстого продолжателем Руссо» («Вестник Европы» 1913, книга шестая, стр. 343—352). О встречах с Толстым в начале 1880-х гг. М. М. Ковалевский рассказывает в воспоминаниях, напечатанных в «Вестнике Европы», 1910, май, стр. 207 и след. М. М. Ковалевский пишет о себе: «я не был в числе любимцев автора «Войны и мира» (стр. 208).
9 Жена Александра III.
10 С. А. Толстая писала Толстому 9, 10 и 11 декабря.
11 9 декабря С. А. Толстая писала: «опять приходится писать под бомбами, как я называю шум, суету и крик». В письме от 10 декабря: «я утратила свою осеннюю ясность — это я вижу по тому, что как я стала в те же условия разлуки и переписки с тобой, так, проверив себя, я вижу, что уже несусь по другому теченью, что балы, гости, комплименты, сказанные мне, Танино стремленье на бал, мои собственные мечты о костюме Тани и о том, как будут говорить обо мне; разговор дяди Кости и madame [Seuron] и проч., и проч. — всё это меня охватывает, и я погибаю. Мне даже не грустно это, и это хуже всего» (ПСТ, стр. 280).
12 10 декабря С. А. Толстая запрашивала: «Был ли ты в кладовой, и цел ли и заперт ли Дуничкин сундук и все наши?»
