умолку говорилъ и много разсказалъ интереснаго. Въ 12-мъ часу за мной пріѣхалъ Филипъ, и я поѣхалъ домой. Читалъ Калики перехожіе,2 стихи. Меня навело на это чтеніе моя затѣя народной пьесы.3 Обдумываю ее съ болышимъ удовольствіемъ. И, какъ всегда, все разростается и главное углубляется и дѣлается очень (для меня) серьезно. Я пробылъ дома все время отъ 12 до 10, за исключеніемъ прогулки двухчасовой, и угорѣть не угорѣлъ, но все еще побаиваюсь угару, и сейчасъ отворилъ трубу и поѣду самъ на Козловку. Ты теперь вѣрно собираешься на балъ. Очень жалѣю и тебя, и Таню.
Нынче Власъ4 говоритъ: пришелъ мальчикъ, побирается. Я сказалъ: позови сюда. Вошелъ мальчикъ немного повыше Андрюши съ сумкой черезъ плечо. — «Откуда?» — Изъ-за засѣки. — Кто же тебя посылаетъ? — Никто, я одинъ. — Отецъ что дѣлаетъ? — Онъ насъ бросилъ. Мамушка померла, онъ ушелъ и не приходилъ. И мальчикъ заплакалъ. У него осталось еще трое, меньше его. Дѣтей взяла помѣщица. «Она, — говоритъ, — кормитъ нищихъ». — Я предложилъ мальчику чаю. Онъ выпилъ, стаканъ опрокинулъ, положилъ огрызочекъ сахару наверхъ и поблагодарилъ. Больше не хотѣлъ пить. Я хотѣлъ его еще покормить, но Власъ сказалъ, что его въ конторѣ посадили поѣсть. Но онъ заплакалъ и не сталъ больше ѣсть. — Голосъ у него сиплый, и пахнетъ отъ него мужикомъ. — Все, что онъ разсказывалъ про отца, дядей и тѣхъ, съ кѣмъ онъ имѣлъ дѣло, все это разсказы о бѣдныхъ, пьяныхъ и жестокихъ людяхъ. Только барыня добрая. Мальчиковъ, женщинъ, стариковъ, старухъ такихъ много, и я ихъ вижу здѣсь, и люблю ихъ видѣть. — Аг[афья] Мих[айловна] очень благодарна M-me Seuron, к[оторой] передай поклонъ. Мар[ья] Афан[асьевна]5 была. Она какъ будто добрѣе къ намъ, и всѣмъ кланяется, особенно Машѣ. Надѣюсь, что ея горло прошло. Съ Власомъ бесѣдую про книжки. Надо будетъ завести библіотеку для мужиковъ.
На конверте: Москва. Хамовники. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой. Свой домъ.
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 213—214. Датируется
