1866 г. Октября 29. Чернь.
Пріѣхали въ Чернь около 9-ти и рѣшили ѣхать прямо на Никольское. Хотя и грязь ужасная, но думаю, что временемъ выгадаемъ. — Отъ Сергіевскаго я спалъ все время, также и Таня, и до сихъ поръ я одобряю ночную ѣзду. Съ тѣхъ поръ какъ я уѣхалъ, только и случилось событій, что сонъ. — И сонъ я видѣлъ, что Красила нашелся и бѣжитъ по прешпекту, а за нимъ его щенята. Красила — сука, а щенята его сороконожки насѣкомые, и ихъ безчисленное множество.—
Теперь ужъ можно опредѣлить приблизительно, что раньше 3 часовъ мы въ Чермошню никакъ не попадемъ, и то дай Богъ. —
Прощай, душенька, цѣлую тебя.
На четвертой странице: Ея Сіятельству Графинѣ Софьѣ Андреевнѣ Толстой. На Ясенедкую станцію.
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 49—50. Датируется на основании предшествующего письма: от Сергиевского до Черни 35 верст, следовательно, выехав в пятом часу утра, Толстой с Т. А. Берс в тот же день в 9 часов утра были в Черни.
1866 г. Октября 30. Черемошня.
Милый другъ!
Пріѣхали мы вчера въ 5 часовъ вечера. Кое какъ дотащились въ каретѣ на Никольскихъ лошадяхъ. У Дьяковыхъ все по старому. Они ужасно обрадовались. Долли1 очень плоха. И съ вечера начались разговоры о заграничной поѣздкѣ. Я проснулся нынче — Дьяковъ разсказываетъ, что Долли не спала всю ночь отъ страшной боли. Мы поговорили съ нимъ о заграницѣ. Я подпускалъ тонкіе доводы въ пользу, онъ ушелъ и, вернувшись, позвалъ меня на совѣщаніе. Они окончательно рѣшили ѣхать, вѣроятно, въ ноябрѣ. Таня рѣшила возвращаться со мной, и всѣ они просятъ меня остаться еще день.
Какъ мнѣ это ни тяжело, я согласился, тѣмъ болѣе, что Таня ослабѣла и устала. Послѣ завтра мы выѣдемъ2 и будемъ
