1907 г. Июня 4. Я. П.
Антон Васильевич,
Я прочел вашу сцену. Она составлена хорошо, но мысль ее неверна, в особенности потому, что выражение ее вложено в уста Петра, человека валяющего[ся] на диване и занятого дразнением кухарки.1 Неверная мысль эта выражена и в вашем письме. Мысль эта выражается во многих получаемых мною письмах. Мысль эта — или, скорее, дурное чувство, оправдываемое этой мыслью, — лежит в основе всех тех преступлений, к[отор]ые совершаются теперь. Мысль эта состоит в том, что люди с дипломами и без дипломов, но одинаково ограниченные, непросвещенные и самоуверенные, почему-то решают, что они так премудры и так хороши, что им над самим[и] собой уже нечего работать, а что их призвание, священная обязанность просвещать, устраивать жизнь других людей. Одни хотят это делать через старое правительство, другие через новое, третьи, как ваш Петр, через сообщение темному, глупому народу — тому самому, к[отор]ый кормит своими трудами этих дармоедов, тех великих истин христианства, к[отор]ыми они воображают себя через край переполненными. Я получаю каждый день письма от гимназисток, к[отор]ые наивно спрашивают, кого им благодетельствовать сообщением своих добродетелей и премудрости: сейчас ли итти в учительницы к народу, или еще пойти на курсы (чтобы окончательно одуреть) и тогда уже итти спасать несчастный народ. То же воображают все студенты, семинаристы и всякие сугубо, вследствие своего самомнения, невежественные и безнравственные юноши. В этом главная причина совершающихся теперь ужасов. Conditio sine qua non2 всякой доброй деятельности есть смирение. Как скоро его нет, доброе претворяется в злое. Высшая и спасительная добродетель есть любовь. Любовь же без смирения немыслима. Гордая любовь есть внутреннее противоречие. Свобода, братство, в особенности равенство, великие блага, когда они последствия любви
