европейские музеи рядом ценных геологических находок. Занимал разные должности и закончил службу членом-оценщиком Калужского отделения крестьянского банка. В 1895—1899 гг. поместил в «Книжках недели» несколько очерков, в 1906 г. написал воспоминания об И. А. Гончарове, опубликованные в «Вестнике Европы» 1908, II. См. «Каталог выставки в память И. А. Гончарова в Симбирске», Симбирск, 1912, стр. 9 и статью М. Ф. Суперанского «Ив. Ал. Гончаров и новые материалы для его биографии» — «Вестник Европы» 1907, 2 и 1908, 11—12.
Ответ на письмо А. Н. Гончарова от 27 февраля 1899 г.: «Глубокоуважаемый Лев Николаевич. Посылаю Вам копии с писем г-жи Акимовой из Петропавловской крепости к сестре, которую поселили здесь, под надзор полиции за то, что она сестра анархистки. Пробыла она в одиночном заключении четыре года, а теперь ее ссылают в Верхоянск на десять лет. Меня поразили эти письма: в них видно как восемнадцатилетняя девчонка вырастает, мыслит и превращается в сильную, мужественную женщину, сознательно относящуюся ко всему окружающему. Она сошлась с анархистом Распутиным, от которого у нее родилась дочь, ребенка у нее отняли и переслали его сюда сестре. Распутин, вследствие болезни, не мог выдержать всего срока заключения и через год написал на имя государя прошение, в котором просил о немедленной его ссылке в Якутскую область. Его послали в Средне-Колымск, а Акимова не могла ему простить этого поступка и написала ему, что она не может быть его женой. В письмах встречается часто имя Ваня, Иван Спиридонович, Спиридоныч — это Распутин. В крепости Акимова выучилась английскому, французскому, немецкому языкам, а также прихватила и якутский. Сколько она сохранила любви к ближним, какая любовь к детям, удивительная жизнерадостность и вера в свою силу. Это та же самая женщина, которая в восемнадцать лет шла за Распутиным, приготовляла нитроглицерин и готова была на ряд убийств, проповедуя, что для общего блага, для счастия народа, можно пожертвовать несколькими сотнями голов! Одно время она сходила с ума; но взяла себя в руки, «подтянулась» и выплыла, как она выражается. Мне бы очень хотелось знать Ваше мнение, и какое произвели на Вас впечатление эти письма? Не знаю, вспомните ли Вы, а я помню до мельчайших подробностей проведенные у Вас несколько часов в Самарской губернии в Вашем участке. Это было в июне 1873 года. Я приехал к Вам, дома были Вы и графиня, дети ушли с гувернером куда-то в степь, на охоту, кажется. У Вас был в гостях башкир Мухамеджан, которого я знал уже давно, жил я у него на кумысе в 1865 году, а потом провел у него на кочевке несколько дней с англичанином Макензи Уоллес, автором книги «Russia». Вы в продолжение двух часов играли в шашки с Мухамеджаном, и он, оканчивая партию, прибавлял: «сыди, граф, в нужник», или: «теперь гуляй в нужник». «Так не говорят, —поправляли Вы его, — а нужно сказать: в Седан». Тогда это слово было в большом ходу: французы были побиты. Вот скоро будет пятнадцать лет, как я живу в Калуге, где служу в дворянском банке и разъезжаю и оцениваю дворянские гнезда, леса, луга и бывшие бобровые гоны. Пробовал заниматься литературой, но когда увидишь свое детище в печати, то, принимая во внимание, что я «мужчина седой наружности», как
