бедная, тяжело борется, но я надеюсь, что духовная природа выйдет победительницей. Я рад, что могу сочувствовать ей в этом и облегчать хоть немного ее положение. Помочь же ей может только бог, т. е. та внутренняя сила, к[оторая] живет в ней. И эта сила просится наружу. И я надеюсь и молю бога, чтобы она восторжествовала. Дорогая Антонина Алексеевна, вероятно, понимает ее положение. Поцелуйте ее от меня так же, как и ваших детей. Вы ничего не пишете о своем здоровьи, стало быть не хуже. И то хорошо. Прощайте пока. Любящий вас
5 марта 1895.
На конверте: Воронеж. Воскресенская ул. д. Устиновской. Гавриилу Андреевичу Русанову.
Впервые опубликовано в журнале «Вестник Европы» 1915, 3, стр. 27—28.
Ответ на письмо Русанова от 27 февраля 1895 г., в котором он выражал Толстому сочувствие по поводу смерти его младшего сына Ивана.
1895 г. Марта 8. Москва.
Благодарю вас за себя и за бедную жену, дорогой Николай Николаевич. Ей особенно дорого сочувствие тех друзей, которые, как вы, не только любите нас, но и любили Ваничку. Для меня эта смерть была таким же, еще более значительным событием, чем смерть моего брата.1
Такие смерти (такие, в смысле особенно большой любви к умершему и особенной чистоты и высоты духовной умершего) точно раскрывают тайну жизни, так что это откровение возмещает с излишком за потерю. Таково было мое чувство.
С[офья] А[ндреевна] поразила меня. Под влиянием этой скорби в ней обнаружилось удивительное по красоте ядро души ее. Теперь понемногу это начинает застилаться. И я не знаю, радуюсь ли я тому, что она понемногу успокаивается, или жалею, что теряется тот удивительный любовный подъем духа. Хотя и года всё больше и больше сближают нас, смерть эта еще более сблизила нас с нею и со всею семьею.
