1895 г. Декабря 18. Москва.
Давно не писал тебе, милый Лева, и, несмотря на то, что ты часто пишешь, спасибо тебе, соскучился о тебе. Ты пишешь, что тебе одиноко перед праздниками, я очень понимаю это, но тут же пишешь, что у тебя есть друзья, тебя любят, — это очень радостно. Вчера был Поша у Суллера1 — ты знаешь, что он отказался от воен[ной] службы и его держат на испытании в психиатрическом отделении военного госпиталя. Так, вчера его заперли — прежде он был на свободе и общался с своими всё такими же, как он, здоровыми товарищами — и ему стало грустно, но не надолго; все эти его товарищи солдаты, с кот[орыми] он сдружился, учил их, все пришли к его двери, все выражали ему такую любовь, что он не только утешился, но почувствовал себя счастливым взаперти. Он очень просто, добро несет свое положение, но страшно за него. — У нас в доме всё хорошо. С мальчиками, в особенности с Андр[юшей], я сблизился. Он даже стал ходить ко мне в комнату, как ты ходил — поговорить. В нем большая слабость, но очень много добродушия, так что я очень рад, что его полюбил. Вчера он уехал, жалко его.2 Но пути, кот[орым] идут люди всё к одной и той же цели, все различны. С мама у меня самые радостные, близкие, откровенные отношения. Это нас обоих очень радует. Хочется мне писать много, но не позволяю себе ничего другого, кроме того, что я начал в форме катехизиса, теперь просто, без вопр[осов] и отв[етов]. Девочки хороши; Саша стала огромная и еще представляет загадку и для нас и для себя самой, но натура хорошая. Нынче все в концерте — чехов квартета,3 а я один дома и за долгое время выбрал время написать письма. Много бы хотелось бы написать тебе, да не знаю, что ты знаешь, чего не знаешь. Знаешь ли ты про Шкарвана, про духоборов? Про Суллерж[ицкого]? Знаешь ли про статьи Соловьева?4 Это всё в одном направлении. Напряжение всё растет и растет. Иногда мне это кажется, а иногда кажется, что этого ничего нет. Одно я знаю, и это несомненно, что та истина, кот[орой] я живу всё больше и больше, будет завоевывать мир и завоюет его весь, а что я с этой истиной умру спокойно. Прощай, целую тебя.
По письмам твоим не знаю, ходишь ли ты и много ли и как весишь.
