1893 г. Сентября 8. Я. П.
Я перед вами без вины виноват, дорогой друг Количка. Ваше предпоследнее коротенькое письмецо долго лежало у меня на виду, и я всё собирался ответить на него; а потом заболел, приводил потом всё в порядок и почему-то решил, что писал вам. Я совершенно так же, как вы, часто и очень всегда радостно думаю о вас. Уединение ваше очень хорошо. Вы делаете в тишине и закрытии, хотел сказать большое, но лучше скажу истинное дело: живете и живете всеми сторонами жизни непосредственно, по-настоящему. Главное важно, что с детьми. Мне всегда жутко, что вы недостаточно цените важность их — детей. Жизнь наша, чтобы быть полной, непременно должна иметь две стороны: исполнение самой жизни для себя и воздействие на людей — для изменения их ложной жизни — проповедь. У вас обе стороны. Я говорю и думаю и про меня думают, что я имею влияние на людей проповедью: на всех языках печатают, читают. А у вас дети, которые в сердце вынесут всю вашу душу, все мысли лучшего свойства и навеки понесут их в мир, передавая их.
Моя деятельность трескучая и потому внешняя и сомнительная, а ваша — на детей тихая, невидная, подземная, но неудержимая, вечная, несомненная и безнаградная. Только бы религиозно относиться к ним, помнить, что это живой божий станок, из которого не вырубишь топором ничего из того, что вложишь в них. Меня бог лишил этой деятельности. Я вижу, как мои растут, портясь жизнью, приготавливаемые к тому, чтобы стараться не понять меня и не только не передать, но передать превратно. Цените свое положение, милый друг. И я вижу, что вы цените его. И помогай вам бог. Большинство людей не только далеких, но, казалось бы, близких, по убеждениям, не оценят вашу жизнь, даже осудят ее; но дети, выросшие тут, только бы они всегда ощущали любовную атмосферу, поймут и в них окупится. Только как можно больше свободы им и просвещения, разумеется не гимназического, а христианского. Как всё это делать, не знаю, п[отому] ч[то] не испытал, но
