стоим на всех трех. И трудно разобрать часто, что делаешь для своего животного, что для людей — всякая роскошь. И еще труднее разобраться на двух высших ступенях, что делаешь для людей, что для бога. Часто оба сливаются, и можно только разобрать, кот[орый] преобладает. Важно, главное, то, чтобы знать, какая ступень ниже, какая выше, и желать всегда стоять на высшей или скорее стремиться к ней. Хороши для этого такие положения — большей частью они считаются самыми страшными несчастиями — как, н[а]п[ример], нос провалится, присудят к каторге, все признаю[т] мерзавцем. — Ничто так, как эти положения, не помогают освобождению от заботы о славе людской.
На обороте: Одесса. Леониду Егоровичу Оболенскому.
Впервые опубликовано в газете «Биржевые ведомости» 1908, утренний выпуск, № 10675 от 27 августа. Дата определяется почтовым штемпелем отправления.
Ответ на письмо Л. Е. Оболенского от 27 октября 1892 г., просившего Толстого высказаться, «как вытравить из себя — себя», «как и какими средствами подавить индивидуальность, эгоизм» и связанное с ними честолюбие.
1892 г. Декабря 8. Москва.
От старости стал забывчив и забыл ваше отчество. Всё равно пишу вам Григорью ....чу, с любовью отвечая на ваше письмо. Напрасно только вы меня ставите в положение судьи. Я не судья. Судит истина. И разумеется, истина так, как вы ее выражаете. Особенно мне понравилось то, что вы говорите о том, как зло, уничтоженное насилием, переходит в того, к[то] пытался уничтожить его. Я эту самую мысль высказываю в той книге, которую пишу теперь.1 — Я думаю, что человечество идет вперед в своем просвещении истинным светом не благодаря насилию, а несмотря на насилие. И потому все успехи, приобретаемые насилием, только кажущиеся. Если вы спорили с Ник[олаем] Ник[олаевичем] младшим или старшим, то я уверен, что вы не поняли друг друга, п[отому] ч[то] ни тот, ни другой не могут считать насилие орудием установления царства божия.
