1890 г. Ноябрь — декабрь. Я. П.
Николай Васильевич.
Записку эту передаст вам сын бывшего земского агента Боровкова, который ищет какого бы то ни было места. Он очень жалок. Не можете ли помочь ему и не досадовать на меня, что утруждаю вас.
Дата определяется сопоставлением этого письма с письмом к Н. В. Давыдову от 4—13 октября 1890 г., № 150. Письмо это написано после письма № 150, так как здесь Боровков называется уже «бывшим» страховым агентом.
1890 г. Конец? Я. П.
Если вы помните, дорогой Николай Васильевич, дело давнишнее двух женщин, приговоренных к тюрьме за сорванную траву, то вот по этому делу вызывают теперь этих женщин в Окружн[ой] суд. Родные их и они сами в большой тревоге. Что это значит? Будьте добры, сообщите подателю.
1Что это, как мы давно не видались? Живы, здоровы, благополучны ли?
Дата определяется приблизительно, записью в Дневнике Толстого 27 августа 1890 г.: «Мужики из Кутьмы. На мировом съезде утвердили решение судьи о заключении двух женщин в острог за подол травы» (см. т. 51, стр. 82).
1 Абзац редактора.
1891 г. Января 1. Я. П.
Сейчас получил ваше письмо, дорогой друг, и хочется хоть несколько слов ответить вам. (В том, что идеал недостижим и непостижим, я не только согласен, но так и выражаю это. По мере того, как идеал постигается и достигается, он опять удаляется, чтобы вновь еще яснее быть постигнутым и достигнутым. Насчет же того, что по моему определению христианство сливается с движением прогресса, я не могу решить, хорошо ли это или дурно. Прогресс есть христианство: он только в христианстве, и поэтому я склоняюсь к такому взгляду. Но поговор[им] об этом после.)
О ваших личных делах не скажу, что скорблю. Разумеется, больно, но в этом жизнь. В этом жизнь, чтобы делать это не больно себе и другим.
Сейчас 12 ч., новый 1891 год. Целую вас. Мы живем хорошо. Пишите чаще.
Письмо Бирюкова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1891 г. Января 4. Я. П.
Количке рад я, да и мы все несказанно. Он не такой же, как был, а лучше. —
Рассказал он мне про вашу картину.1 Его ведут, Петр бежит, Иуда стоит и совесть бьет его. Чудесно! Меня умилило.
