продовольствие и дрова по столовым, вникая во все хозяйственные мелочи, связанные с организацией помощи голодающим.
Письма Толстого, помещенные в 66 томе, ярко характеризуют его самоотверженную, кипучую практическую деятельность по оказанию помощи пострадавшим от голода. И они отражают в то же время ту острейшую внутреннюю борьбу, которая происходила в сознании писателя.
Толстой прекрасно понимал, что голод, вспыхнувший в 1891 г., не представлял собою кратковременного, преходящего бедствия, а явился обострением тех бедствий, от которых народ страдал уже давно. Толстой писал Н. С. Лескову 4 июля 1891 г., что голод — это «больший, чем обыкновенно, недостаток хлеба у тех людей, которым он нужен, хотя он есть в изобилии у тех, которым он не нужен»[1].
Спасая пострадавших от голода крестьян, Толстой с болью сознавал, что он в состоянии лишь немного уменьшить размеры народного горя, но не в силах уничтожить это горе и вызывающие его причины. Он писал художнику H. Н. Ге и его сыну: «Чувствую потребность yчacтвовать, что-то делать. И знаю, что делаю не то, но не могу делать то, а не могу ничего не делать»[2]. Письма Толстого к разным лицам, отправленные из Бегичевки, свидетельствуют, что помощь голодающим доставляла ему немалое моральное удовлетворение: он испытывал «радости общения с людьми»[3], он чувствовал, что труд ради спасения пострадавших «радостен и увлекает». Но он остро ощущал тяжесть своего положения, заключавшуюся в «внутреннем постоянном сознании, что это не то, и сознании стыда перед самим собою»[4]. Его терзала неотвязная мысль о том, что наряду с голодными, которым он оказывает действенную помощь, есть и другие голодные, которых он не может спасти. «Нельзя представить себе, до какой степени тяжело быть в положении распорядителя, раздавателя и по своему выбору давать или не давать. А всё дело в этом. Очень тяжело, но уйти нельзя»[5].
