видеть вас; а ехать не могу. Всё хвораю. Ради бога, не проезжайте меня мимо, когда поедете в Москву. Азбука моя не дает мне покоя для другого занятия. Печатанье идет черепашьими шагами, и чорт знает, когда кончится, а я всё прибавляю, убавляю и изменяю. Что из этого выйдет, не знаю; а положил я в него всю душу. Рессора и не думала ломаться. Наш поклон Марье Петровне.
Впервые опубликовано в «Русском обозрении», 1890, 7, стр. 24. Год и месяц определяются упоминанием об «Азбуке»; число проставлено на оригинале рукой Фета (может означать и дату получения письма).
1 Письмо Фета не сохранилось.
1872 г. Марта 22, 25. Москва.
Вы меня задели за живое, любезный Николай Николаевич. Мне стало грустно после того, как я прочел. Как и всегда, вы попали прямо на узел вопроса и указали его.
Вы правы, что у нас нет свободы для науки и литературы, но вы видите в этом беду, а я не вижу. — Правда, что ни одному французу, немцу, англичанину не придет в голову, если он не сумашедший, остановиться на моем месте и задуматься о том — не ложные ли приемы, не ложный ли язык тот, к[оторым] мы пишем и я писал; а русский, если он не безумный, должен задуматься и спросить себя: продолжать ли писать, поскорее свои драгоценные мысли стенографировать, или вспомнить, что и Бедная Лиза1 читалась с увлечением кем-то и хвалилась, и поискать других приемов и языка.2 И не потому, что так рассудил, а потому что противен этот наш теперешний язык и приемы, а к другому языку и приемам (он же и случился народный) влекут мечты невольные.3 Замечание Данил[евского]4 очень верно, особенно в отношении науки и литературы, так называемой, но поэт, если он поэт, не может быть несвободен, находится ли он под выстрелами, или нет. Всякий человек так же свободен встать или не встать с постели без опасности в своей комнате, как и под выстрелами. Можно оставаться под выстрелами,
