Одинъ изъ верховыхъ былъ плотный черноглазый красный казакъ лѣтъ 30 съ окладистой бородой, широкимъ рубцомъ черезъ носъ и щеку и необычайно развитыми грудью и плечами. Онъ сидѣлъ нѣсколько бокомъ на сытомъ сѣромъ кабардинцѣ, твердо ступавшемъ по жесткой дорогѣ, весело поводившемъ острыми ушами и подкидывавшемъ тонкой глянцовитой холкой и красивой головой въ серебряной уздечкѣ. Все въ этомъ всадникѣ, отъ широкой загнутой назадъ попахи до шитой шелками и серебромъ сѣдельной подушки, изобличало охотника и молодца. Ружье въ чехлѣ, серебряная шашка, кинжалъ, пистолеты, натруска, свернутая за сѣдломъ бурка, ловко прилаживались около него и показывали, что онъ ѣхалъ не изъ мирнаго и не изъ ближняго мѣста. Въ этой боковой посадкѣ, въ движеніи руки, которой онъ шутя похлопывалъ плетью подъ брюхо лошади, а особенно въ его блестящихъ, бѣгающихъ, узкихъ глазахъ чувствовалось что то кошачье, порывистое. Чувствовалось, что въ одно мгновенье вмѣсто этой щегольской небрежности онъ могъ слиться однимъ кускомъ съ лошадью, перегнуться на сторону и понестись какъ вѣтеръ, что въ одно мгновенье, вмѣсто игриваго похлопыванья плетью, эти широкія руки могли выхватить винтовку, пистолетъ или шашку и вмѣсто самодовольнаго веселья, въ одно мгновенье глаза могли загорѣться хищнымъ гнѣвомъ, или необузданнымъ восторгомъ. Другой былъ еще совсѣмъ молодой, очень красивый казаченокъ съ румяными налитыми щеками, бѣлымъ пушкомъ на бородѣ и узкими голубыми глазами. Онъ былъ бѣдно одѣтъ, и конь подъ нимъ былъ ногайской, худой; но въ посадкѣ и чертахъ его было замѣтно что-то ранне спокойное и изящное. Что-то сильно занимало молодаго казаченка; онъ пристально вглядывался въ толпу дѣвокъ, собравшихся на углу площади, и безпокойно поталкивалъ лошадь.
Проѣзжая мимо стариковъ, казаки приподняли попахи. Старшій казакъ оглядывался кругомъ, какъ будто говоря: «видали молодца?» и всѣмъ кланялся.
— «Что много Нагайскихъ табуновъ угналъ, батяка Епишка? А?» сказалъ, обращаясь къ нему, приземистый старикъ съ нахмуреннымъ мрачнымъ взглядомъ и бѣлой бородой, доходившей ему до грудей. Это былъ извѣстный по всему околодку колдунъ казакъ Черный.
— «Ты не бось пересчиталъ, дѣдука, коли спрашиваешь», недовольно, но смущенно отвѣчалъ Епишка и, встряхнувъ попахой, отвернулся отъ него.
— «То-то парня-то напрасно за собой дурно водишь», проговорилъ старикъ. «Доѣздятся казаки! Что дороже коня»!
Епишка пріостановился и внимательно прислушивался къ словамъ колдуна. «Вишь чортъ, все знаетъ», сказалъ онъ и плюнулъ.
