его посѣщеніями и напускалъ на него дядю Ерошку. Дядя Ерошка былъ неразлученъ съ офицеромъ и съ каждымъ днемъ все становился интереснѣе и поэтичнѣе. Полведра чихиря послѣ охоты сдѣлались привычкой для Олѣнина. Сужденья казаковъ и товарищей перестали мучать его. Марьяна при постороннихъ сиживала въ хатѣ съ нимъ и принимала гостей. О Киркѣ не было слуху и Олѣнинъ забылъ почти. Служба и два мѣсяца зимняго похода не только не тяготили теперь Олѣнина, но были пріятны ему. Намѣренье жениться на Марьянкѣ какъ будто было забыто. Отставка, о которой никто не хлопоталъ, все еще не выходила.
Была осѣнь. Слышно было, что въ сосѣдней станицѣ переправилась партія. По всѣмъ кордонамъ усилили осторожность, но Олѣнинъ, несмотря на то, утромъ съ дядей Ерошкой и капитаномъ шелъ на охоту. Съ вечера приходилъ казакъ съ Нижнепротоцкаго поста и сказывалъ, что въ Угрюмомъ Хохлѣ (лѣсъ) свѣжіе слѣды олѣньи.
Дядя Ерошка проснулся далеко до зари. Ему рѣдко въ жизни приходилось спать въ избѣ, и онъ говаривалъ, что ему душно, и сны давятъ въ избѣ. Онъ проснулся, вышелъ, посмотрѣлъ, много ли ночи, и легъ опять навзничь, закинулъ руки подъ голову. —
Разное стало приходить ему въ голову. Гдѣ эти олѣни ночь будутъ? Коли не сбрехалъ Лукашка, должны къ утру къ Тереку подойти. Зайти надо отъ кордона, a Митрій Васильича пошлю отъ дороги, туда не пойдутъ. Потомъ мысли его перешли на самаго Д. В. Зачѣмъ онъ Мишкѣ (онъ такъ звалъ Мих. Алексѣевича) лошадь подарилъ? «Все за бабу, все за бабу», повторилъ онъ вслухъ. Мнѣ бы отдалъ, все я ему служилъ. А то всего одну ружье далъ. —
Да мнѣ что? Проживу и безъ коня. Были кони! Какъ моего сѣраго коня полковникъ просилъ. Дай, говорить, коня, хорунжимъ тебя сдѣлаю. Не отдалъ. Тутъ ему вздумалось, что́ бы было, ежели бы онъ отдалъ тогда сѣраго коня. Какъ бы онъ офицеромъ сталъ, сотней бы командовалъ. Какъ подъѣхалъ бы въ Грозной къ духану[1] и сказалъ бы: пей! и какъ потомъ онъ съ сотней поймалъ бы самаго Шамиля и какъ потомъ его бы встрѣчали въ станицѣ и кланялись бы ему тѣ, которые теперь надъ нимъ смѣются. И какъ онъ на встрѣчѣ опять бы сказалъ: пей! И онъ засмѣялся широкимъ внутреннимъ смѣхомъ. Много еще онъ передумывалъ, поглядывая изрѣдка въ окошечко, въ которое начиналъ уже проникать утренній туманный свѣтъ, и прислушиваясь къ звукамъ, ожидая пѣтуховъ.
На сосѣднемъ дворѣ стукнула щеколда, скрипнула дверь и послышались шаги. Старикъ толконулъ ногой свою дверку и перегнувшись посмотрѣлъ. Олѣнинъ, пожимаясь на утреннемъ
- ↑ Кабакъ
