милая тетенька, что не переписка облегчает разлуку, а обоюдное доверие; а вы его ко мне не имеете. — С тех пор, как мы расстались, я не испытал минуты сомнения в вашей привязанности; дорогая тетенька, вы во мне сомневаетесь и вы не поверите, как мне это больно. — Нет, впрочем, я вздор говорю — разве я имею право вам не доверять? Всей вашей жизнью, полной любви и постоянства, вы доказали свои чувства. А я что сделал для этого? я вас огорчал, я не следовал вашим советам, я не умел ценить вашей любви. — Да, конечно, вы имеете право считать меня лицемером и лжецом, но все-таки напрасно вы это делаете.
По долгу чести я никогда не скрывал своего поведения, какое бы оно ни было, перед кем бы то ни было. — Плохой поступок скрываешь от равнодушных, но только сознание чего-нибудь отвратительного в себе побуждает утаить его от той, кого любишь. — С помощью бога, который видит мое сердце и направляет его, я провел эти 8 месяцев, с поездки моей в Тифлис и до сего дня, безупречно и с большим внутренним удовлетворением, чем в какую бы то ни было эпоху моей жизни. Не из самолюбия я говорю это, а только потому, что ежели мне поверите, вам это будет приятно знать. — Дорогая тетенька, вы меня обидели жестоко, подозревая меня в лицемерии. Мне нечего скрывать перед кем бы то ни было, а тем более перед вами. —
Попытаюсь разъяснить вам то, что вам непонятно в моем служебном деле, равно и причину, почему я раньше этого не исполнил. — *Я писалъ Вамъ изъ Тифлиса,2 что отставка моя была еще не получена, но что несмотря на это я надѣлъ мундиръ, и отправляюсь въ батарею. Вотъ какъ это устроилъ Генералъ Вольфъ.3 Онъ приказалъ напиcать бумагу въ батарею, въ которой было сказано, что Гр. Толстой изъявилъ желаніе поступить на службу, но такъ какъ отставки еще нетъ, и онъ не можетъ быть зачисленъ Юнкеромъ, то предписываю Вамъ употребить его на службу съ темъ чтобы по полученіи отставки, зачислить его на действительную службу, со старшинствомъ со дня употребленія на службу въ батареѣ*. С этой бумагой в кармане я уехал в *Старогладковскую*, я *Николеньку* не застал, он был в походе. Я надел мундир и поехал следом за ним,* т. е. меня употребили на службу, но я не былъ еще зачисленъ*. Бумага, которую я ждал, в Тифлис пришла в январе, а в *Старогладковской* была получена только в марте, т. е. по возвращении нашем из похода. —
Я написал вам, что мы вернулись из похода,4 чтобы вы не беспокоились о нас, так как из письма к Сереже5 вы могли узнать, что я намеревался итти в поход. Упомянул я, что иду волонтером для того, чтобы вы знали, что ни на производство, ни на знак отличия нельзя надеяться. А не упомянул я об этом в своем предпоследнем письме, чтобы не повторять того, что одинаково неприятно и вам и мне; о преследующих меня неудачах во всем, что я предпринимаю. — В походе я имел случай быть два раза представленным к Георгиевскому кресту и не мог его получить из-за задержки на несколько дней всё той же проклятой бумаги. Я был представлен 17 февраля (мои именины), но были принуждены отказать за отсутствием этой бумаги. Список представленных к отличию был отправлен 19-го, а 20-го6 была получена бумага. Откровенно сознаюсь, что из всех военных отличий этот крестик мне больше всего хотелось получить, и
