Нынче 26 Окт. 1906. Я. П.
Окончилъ всѣ дѣла. Послѣсловіе плохо, но послалъ. Письма всѣ написалъ, даже отографы. Вчера огорчила Саша, и до сихъ поръ тяжело, п[отому] ч[то] не соберусь поговорить съ ней. Сейчасъ вечеръ, и очень дурное расположен[iе]. Хочу и не могу вызвать живаго сознанія своего духовнаго начала. Думалъ, вспоминая свое прошедшее, о страшной слѣпотѣ молодости. Я осуждаю Анд[рюшу], Сашу. А что былъ я въ 27 лѣтъ? Это Кавказъ, Турец[кая] война, Севастополь. А ужъ что я былъ въ 22 года? Это игра, Чулково, охота. Да, жизнь есть дѣланіе, совершеніе себя, и оно идетъ, пока можетъ, въ этой формѣ. А есть предѣлъ. Предѣлъ — полное самоотверженіе, а оно невозможно для человѣка животнаго. И потому надо умереть, т. е. перейти въ другую форму. Да такъ ли?
Очень хочется написать все, что думается человѣкомъ; хоть впродолжен[іе] 6 часовъ, но все. Это было бы страшно ново и поучительно.
[1] Записать оч[ень] важ[ное]. Одно только и есть, но едва ли не самое важное, то, что я говорилъ съ Дорикомъ. Начали мы съ того, что въ человѣкѣ два человѣка: одинъ не настоящiй, тотъ, кот[ораго] обыкновенно считаютъ[2] собою: Федя, Л[евъ] Н[иколаевичъ], Ив[анъ] Ив[ановичъ], тотъ, к[оторый] родился мальчикомъ или дѣвочкой въ русской, французской, дворянской, купеческой, крестьянской семьѣ, у кот[ораго] такіе глаза, такой носъ, кот[орому] столько лѣтъ. Это человѣкъ не настоящій, a настоящій тотъ, к[оторый] живетъ въ этомъ человѣкѣ и съ каждымъ годомъ, днемъ, часомъ все больше и больше проявляется и все больше и больше получаетъ власть надъ Л[ьвомъ] Н[иколаевичемъ], Ив[аномъ] Ив[ановичемъ] и т. п. Человѣкъ вообще, живя, желаетъ всякихъ вещей: и почестей, и веселья, и богатства, и всѣ эти желанія большей частью не сбываются, а если и сбываются, то оказываются не стоившими заботы. Это отъ того, что одно настоящее дѣло человѣка — это то, чтобы все больше и больше проявлять свою духовность, все больше и больше овладѣвать своимъ тѣломъ, становиться все
