С тревогой, но и с надеждой уехал я в Ялту, а в 4 часа того же дня, когда я снова вернулся, — у его изголовья сидела Мария Львовна с исписанной тетрадкой, и он слабым голосом диктовал ей, заставлял перечеркивать, делал вставки, изменения. Карандаш не держался в его руке, он указывал ей строки, мысли, суровые косматые брови двигались, и напряженно смотрели пронзительные, единственные глаза Толстого. И всю ту болезнь, когда он в продолжение двух недель то собирался умирать, то снова побеждал смерть, — не было ни одного светлого промежутка, малейшего пробуждения сознания, чтобы его мысль снова не начинала работать, — напряженно и властно...» (стр. 13—14).
«...Чем дальше шла болезнь и чем больше изнемогало тело, тем серьезнее становилось лицо, тем меньше говорил он слов нам, докторам, и родным. И тем покорнее становился к медицине. И временами мне казалось, что он проделывает всю эту сложную и тяжелую, временами мучительную систему лечения только из деликатности, чтобы не огорчить родных отказом от лечения, чтобы не обидеть нас врачей, которые так много хлопотали около него и которым так хотелось вылечить его...» (стр. 36).
751. 29523. Суббота, 26/8. — В этот день, 26 января, М. Л. Оболенская писала В. С. Толстой: «у нас очень плохо. У папа был страшный припадок грудной жабы (сердечный), а теперь плеврит и воспаление легкого, происшедшие от болезни сердца. Положение очень опасное, выписали всех братьев и Таню. Он ужасно страдает: то страдал от грудной жабы, производящей ужасную боль в груди, а теперь от плеврита — тоже очень сильная боль в левом боку. Вспрыскивали морфий, и то даже почти не облегчает и не дает сна. Вчера вспрыскивали камфору, так было плохо сердце. Он всё время стонет и иногда немного бредит. Говорит, что никогда не чувствовал себя так близко к смерти. Духом он хорош. Жару немного. За ним ходит больше всех Лизанька, она очень ему приятна своей тишиной. Ночи дежурят: она, мама и Сережа. Болен он уже давно, но всё было не определено чем, а вот уже с 22-го как стало плохо, хуже же всего было вчера из-за сердца, а сегодня сердце лучше, но вот оказался плеврит и воспаление левого легкого». (ГТМ). В этот же день, 26 января, В. А. Щуровский предложил Толстому подышать кислородом. Толстой ответил: «Погодите, теперь камфора, потом кислород, потом гроб и могила». (ДСАТ, III, 173).
752. 29527. Воскресенье, 27/9. — В этот день, 27 января, М. Л. Оболенская сообщала В. С. Толстой: «Папа всё хуже, сегодня и плеврит и воспаление
