Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 54.pdf/490

Толстой стал говорить против русского правительства («Только бы его к чертовой матери, и всё будет хорошо»), то он, Черногубов, «отважился было вступить с Толстым в спор, но это было против правил Ясной поляны, где граф только изрекает». См. Валерий Брюсов. Дневники 1891—1910. Приготовила к печати И. М. Брюсова, примечания Н. С. Ашукина, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1927, стр. 103—104. Еще см. о Черногубове, как коллекционере и в связи с Л. Н. Толстым — там же, стр. 91, 104 и 176.

16 июля. Стр. 104—106.

266. 104^16—17. Был тяжело болен с 27 июня — Положение в течение десяти дней было очень серьезным: началось с лихорадочного состояния, потом сильно ослабело сердце — пульс был 150, слабый и неровный, температура падала до 35° с десятыми, похоже было на агонию. Марья Львовна рассказывает о начале и о ходе этого заболевания: «Когда папа̀ проснулся, он позвал меня к себе и сказал, что всю ночь не спал от болей в груди и боку, и что чувствует себя нехорошо. Папа̀ всё-таки встал, обедал с нами, был в одном из своих чудных настроений, знаете — этой особенной задушевной разговорчивости. Обо многом говорил, самом интересном и важном, и так нам всем было хорошо вместе, — тихо и радостно. Вечером у папа̀ сделался жар. Ночь он спал хорошо и утром встал совсем свежий и говорил, что совершенно здоров. Но вот тут утром, измеряя температуру, я обратила внимание на то, что говоря со мной он точно задыхался. Но я приписала это тому, что тема разговора его могла взволновать. Я пощупала пульс и тут увидала, что пульс очень быстр и неровен. Но папа̀ так был свеж после хорошей ночи, что не обратил на это внимания и сошел вниз одеваться. После завтрака я пошла на деревню к больным, со мной пошли Количка Ге, мой муж и живущая у нас девушка. Идя назад, мы встретили папа̀ и издали пошли за ним, чтобы не мешать его уединению, а вместе с тем быть около него. Он пошел по направлению к шоссе и, дойдя до первой горки, вдруг остановился. Мы его догнали, и он говорил, что с ним что-то сделалось очень неприятное, сердце билось, пот выступил, и пульс уже здесь делал какие-то необыкновенные скачки и остановки. Мы тихо пошли с ним, и у угла он сел отдохнуть, и ему всё было очень плохо. До дому он добрался с большим трудом и лег. К обеду опять стало лучше, и он пришел к нам на террасу обедать. Тут приехал тульский поп, который часто к нему ездит, — очень неприятный, кажется хитрый человек (мне кажется, что он что-то в роде шпиона). — Папа̀ с ним стал говорить, взволновался и стал говорить ему, что он дурно делает, что ездит к нему, что он, вероятно, подослан, и т. п. Этот разговор был ему тяжел, и он опять почувствовал себя хуже. Вечер всё-таки он опять провел с нами. Ночью вернулась мама̀, ему опять было плохо, был жар, и рано утром послали за доктором в Тулу, потом за калужским и потом за московским. Тут наступили эти три дня умиранья. Всё время пульс 150, такая слабость, что надо было на руках его перекладывать. Мы выписали всех: Сережу (Илья случайно был здесь), Таню,

472