как изучался писателем жизненный материал, какие перемены вносились в трактовку главных действующих лиц романа, как усиливалась и оттачивалась его обличительная направленность, с какой требовательностью относился художник к своей работе, как безжалостно он отбрасывал все, что уводило в сторону от главной мысли произведения.
В первой и второй редакциях «Воскресения» тема раскаяния и опрощения князя Нехлюдова была центральной, история его взаимоотношений с Катюшей Масловой составляла единственную сюжетную линию. В дальнейшей работе над произведением Толстой, по его признанию, решительно изменяет «центр тяжести»: не психологические переживания главного героя, а социальные противоречия русской действительности последних десятилетий прошлого века выдвигаются в романе на первый план. При этом религиозно-нравственные тенденции все больше уступают место пафосу социального обличения, беспощадной критике существующего строя.
В первой редакции «Воскресения» сюжет завершался тем, что Нехлюдов, став последователем учения Г. Джорджа, передает землю крестьянам, женится на Катюше Масловой и поселяется с нею на окраине сибирского городка. Через несколько лет, спасаясь от властей, которые преследуют его за отказ от земельной собственности, Нехлюдов тайком уезжает с женой за границу и, живя там, продолжает борьбу против поземельного рабства.
Во второй редакции романа его основная коллизия и финал сохраняются, с той разницей, что Нехлюдов, женившись на Катюше и живя за границей, борется не с поземельным рабством, а с несправедливостями уголовного судопроизводства в России. Прочитав главы из этой редакции романа А. П. Чехову и другим лицам, Толстой отметил в Дневнике: «Я очень недоволен им теперь и хочу или бросить, или переделать» (стр. 51).
«Брался за Воскресение, — записывает Толстой 24 октября 1895 года, — и убедился, что это всё скверно, что центр тяжести не там, где должен быть... Думаю, что брошу. И если буду писать, то начну всё сначала».
За месяц до этого Толстой в письме к дочери Марии Львовне сделал характерное признание, раскрывающее причину его неудовлетворенности романом: «Не могу писать с увлечением для господ — их ничем не проберешь, у них и философия,
