глаз окинет, ничего кроме черной земли — ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но всё еще жив и в серединке краснеется.— Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
2) Способен к языкам, к математике, быстр в соображении и на ответ, может петь, рисовать правильно, красиво, также писать, но нет ни нравств[енного], ни худож[ественного] чутья и от того ничего своего.
3) Любовь к врагам! Трудна она, редко удается... как и всё вполне прекрасное. Но зато какое счастье, когда достигаешь ее. Есть чудная сладость в этой любви, даже в предвкушении ее. И сладость эта как раз в обратном отношении привлекательно[сти] предмета любви. Да, духовное сладострастие любви к врагам.
4) Другой человек заставляет меня страдать. Как только я думаю о себе, о своем страдании, страдание всё растет и растет, и находит ужас перед мыслью о том, до чего оно может дойти. Стоит подумать о том человеке, от к[оторого] страдаешь, подумать об его страдании, и мгновенно исцеляешься. Иногда это легко — когда уже любишь мучителя, — но хотя и трудно, всегда можно.
5) Вчера, гуляя, думал о том, что такое те пределы, к[оторые] отделяют нас — одни существа от других? И подумал: не суть ли пространство и время условия этих делений; или скорее, последствия этих делений? Если бы я не был отделен, для меня бы не было ни пространства, ни времени, как его нет для Бога. Но как только я не всё, то я могу понимать себя и другие существа только через пространство и время. Чувствую, что тут что-то есть, но не могу еще ясно выразить.
6) Спор о том, хорошо ли влюбленье. Для меня решенье ясно: если человек живет уже человеческой, духовной жизнью, то влюбленье, любовь, брак будет для него падение, он должен
