смерть конец чего-то ничтожного. Если же человек — существо духовное, и душа только временно жила в теле, то смерть — только перемена.
Одного мудреца, говорившего о том, что душа бессмертна, спросили: «Ну, а как же, когда мир кончится?». Он отвечал: «Для того, чтобы душа моя не умерла, мне не нужно мира».
Наше тело ограничивает то божественное, духовное начало, которое мы называем душою. И это-то ограничение, — как сосуд дает форму жидкости или газу, заключенному в нем, — дает форму этому божественному началу. Когда разбивается сосуд, то заключенное в нем перестает иметь ту форму, которую имело, и разливается. Соединяется ли оно с другими веществами? получает ли новую форму? — мы этого ничего не знаем, но знаем наверно то, что оно теряет ту форму, которую оно имело в своем ограничении, потому что то, чтò ограничивало, разрушилось. Это мы знаем, но не можем знать ничего о том, чтò совершится с тем, чтò было ограничено. Знаем только то, что душа после смерти становится чем-то другим, — таким, о чем мы судить не можем.
Сознание бессмертия свойственно душе человека. Только зло, которое мы делаем, и в той мере, в которой мы делаем его, лишает нас этого сознания.
Сын живет в отцовском доме всегда, а поденщик — только на время. И потому сын будет жить не так, как поденщик: будет заботиться об отцовском доме, а не думать, как поденщик, только о том, чтобы получить свою плату. Если человек верит, что жизнь его не кончается со смертью, то он будет жить, как сын в доме отца. Если жизнь — только та, какая есть в этом мире, то он будет жить, как поденщик, стараясь забрать побольше в этой жизни.
И всякому человеку надо прежде всего решить вопрос, совсем или не совсем умираем мы в плотской смерти, и если не совсем, то чтò именно в жизни бессмертно. Когда же мы
