способен, о законе нашей жизни. Я отыскивал его в истории человечества и в моем собственном сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни; что всякая способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что самый тот факт, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождение от наших чувств, служит доказательством того, что они приходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь, на земле, кроме форм, и что думать, что мы умираем, потому что умирает наша форма, — все равно, что думать, что работник умер, потому что орудия его износились.
Всё открывается, пока живешь, и открывается одним и тем же постепенным темпом. Но наступает смерть, и вдруг или перестает открываться то, чтò открывалось, или тот, кому открывалось, перестает видеть то, чтò открывалось прежде. Тот же, кому открывалось, не может не остаться, потому что всё, чтò было, было только потому, что он был. Он один есть.
Верить в будущую жизнь может только тот, кто установил в своем сознании то новое отношение к миру, которое не умещается в этой жизни.
Жизнь будущая, загробная так же ясна и несомненна, как и настоящая жизнь. Не только ясна и несомненна — она есть та же самая одна жизнь. Она представляется мне преходящей только вследствие иллюзии времени, т.-е. совершающихся изменений.
Если мы верим, что всё, чтò случалось с нами в нашей жизни, случалось с нами для нашего блага, мы не можем не верить и в то, что то, чтò случается с нами, когда мы умираем, должно быть нашим благом.
