католичества, хотя он думает, что верит в него, для него сомнительна. Он с разных сторон делает предположения, как доказать ее, но откладывает доказательства, уверенный в том, что католичество истина, а истину доказать можно всегда.
Но свет и во тьме светит, и есть люди, которые, не разделяя веры Паскаля в католичество, но понимая, что он, будучи великим мыслителем, мог верить в него, понимают и поймут всю великую силу его доводов, разрушающих, если не староцерковное католичество, то то новоцерковное научное суеверие, с высоты которого люди хотят судить и осуждать[1] то, что не имеют силы понять.
И сознав это, такие люди все силы своего ума и души направляют на то, чтобы спасти людей от того ужасного заблуждения, из которого они только что вышли, и показать им, что без веры нельзя жить, что только вера спасает, стараются вырвать из рук людей этот экран, который, как как говорит Паскаль, люди держат перед собою в то время, как бегут в пропасть.
НЕПОПРАВИМО
Это было в 1828-м году весною. В богатую усадьбу[2] Пшиздецких в одной из Польских губерний, приехал из Варшавы[3] только что кончивший курс молодой красавец поляк[4] Иосиф Мигурский, сын друга Пшиздецкого. Сам пан Пшиздецкий был больной беспокойный старик, мучавший свою семью своими и действительными и выдуманными болезнями и хуже болезней беспрестанно изменяемыми способами лечения. Панни Пшиздецкая была когда-то красавица из небогатой семьи, вышедшая очень молодой замуж. Детей было только две дочери: старшая, в мать, величавая красавица Эрнестина и младшая живая, быстрая худенькая Альбина. Ей было 15 лет, когда приехал Мигурский. — Все думали, что Мигурский имеет виды на Эрнестину. Это думала и она, думал и он сам. Но не прошло двух дней, как случилось то, что когда Альбина, подмигивая блестящим черным глазом на сестру, собиралась уходить из беседки парка, чтобы оставить Иосифа с Эрнестиной одних, Иосиф удерживал ее, провожал ее влюбленным взглядом, и без нее ему было скучно. Она, сама не зная этого, кокетничала с ним. Она не кокетничала, но ее веселило присутствие молодого мужчины, и она отдавалась своему женскому инстинкту: делать то, что — она чутьем понимала — нравилось ему. Но ей скоро не нужно было и выбирать, что делать: она чувствовала, что нравилось ему всё,[5] что бы она ни сделала. Нравилось то, как она наперегонки бегала с борзыми, прыгавшими на нее и лизавшими ее лицо, нравилось, как она лезла на старую вишню и кидала ему оттуда вишни, нравилось, как она принимала серьезный вид при мрачном отце, нравилось, как она
- ↑ Зачеркнуто: великого Паскаля.
- ↑ Зачеркнуто: Мигурских
- ↑ Зач.: студент
- ↑ Зач.: Пшиздецкий
- ↑ Последние три слова в рукописи написаны дважды.
