Из сжатого ротика пузырилась пена. Няня с строгим, торжественным лицом смотрела куда-то мимо его лица и не пошевелилась при входе матери. Когда мать вплоть подошла к ней и подсунула руку под подушку, чтобы перенять ребенка от няни, няня тихо сказала: «Отходит!» — и отстранилась от матери. Но мать не послушалась ее и ловким, привычным движением взяла мальчика себе на руки. Длинные, вьющиеся волосы мальчика запутались. Она оправила их и взглянула в его лицо.
— Нет, не могу, — прошептала она и быстрым, но осторожным движением отдала его няне и вышла из комнаты.
Ребенок болел вторую неделю. Всё время болезни мать по нескольку раз в день переходила от отчаяния к надежде. Во всё это время она спала едва ли полтора часа в сутки. Всё это время она не переставая по нескольку раз в день уходила в свою спальню, становилась перед большим образом Спасителя в золотой ризе и молилась богу о том, чтобы он спас ее мальчика. Чернолицый Спаситель держал в маленькой черной руке золоченую книгу, на которой чернью было написано: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас». Стоя перед этим образом, она молилась, все силы своей души вкладывая в свою молитву. И хотя в глубине души и во время молитвы она чувствовала, что не сдвинет горы и что бог сделает не по ее, а по-своему, она все-таки молилась, читала известные молитвы и свои, которые она сочиняла и говорила вслух с особенным напряжением.
Теперь, когда она поняла, что он умер, она почувствовала, что в голове ее что-то сделалось, как будто сорвалось что-то и стало кружиться, и она, придя в свою спальню, с удивлением оглянулась на все свои вещи, как будто не узнавая места. Потом легла на кровать и упала головой не на подушку, а на сложенный халат мужа, и потеряла сознание.
И вот во сне она видит, что ее Костя, здоровый, веселый, сидит с своими кудрявыми волосами и тонкой белой шейкой на креслице, болтает пухлыми в икрах ножками и, выпятив губки, старательно усаживает куклу-мальчика на картонную лошадку без одной ноги и с проткнутой спиной.
«Как хорошо, что он жив,— думает она. — И как жестоко то, что он умер. Зачем? Разве мог бог, которому я так молилась, допустить, чтобы он умер? Зачем это богу? Разве он мешал
