тому, что говорят другие; соглашается с ними, бегает и летает, оказывая всем маленькие услуги. Он угодлив, льстив, искателен, в делах своих скрытен, иногда и прилгнуть может; он суеверен, застенчив, робок, ходит тихо, ступает легко, точно боясь топтать землю, и опускает при этом глаза, не осмеливаясь поднять их на встречающихся. Его никогда не увидишь в кружке лиц, собравшихся побеседовать: он станет сзади кого-нибудь из собеседников и слушает украдкой то, что говорят, тотчас же удаляясь, если станут смотреть на него. Он не занимает для себя места, у него нет места, по улице идет он, съежившись, нахлобучив шляпу на глаза и завернувшись в плащ, чтобы не быть замеченным: как бы ни были улицы или коридоры переполнены людьми, он сумеет проскользнуть, не обратив на себя внимания. Если его просят сесть, он садится на самом кончике стула и говорит тихо и не совсем внятно, тем не менее он либерал, недоволен веком и не особенно высокого мнения о министрах и управлении. В обществе Федон открывает рот только для того, чтобы отвечать, кашляет и сморкается, заслоняясь шляпой, плюет почти на себя, чихнуть старается как-нибудь незаметно для других. Ему ни от кого не приходится слышать ни приветствий, ни комплиментов. Это — бедняк.
В Париже буквально каждый вечер устраивается нечто вроде всеобщего rendez-vous в Тюльери или в ином месте, куда, не сознаваясь в этом самим себе, люди собираются для того, чтобы посмотреть друг на друга и осудить друг друга.
В таких местах стечения публики, куда женщины съезжаются для того, чтобы произвести впечатление своим туалетом, люди прогуливаются в компании не вследствие потребности побеседовать: тут соединяются в кружки и много говорят между собою, причем в конце концов оказывается, что ничего друг другу не сказали, или, лучше сказать, здесь говорят для прохожих, чтобы те слышали их, для них возвышают голос, жестикулируют, шутят, для них склоняют небрежно голову, проходят и снова возвращаются.
Какому утомительному обычаю и как рабски подчиняются те женщины, которые беспрестанно ищут одна другую, боясь не встретиться, встречаются же только для того, чтобы поговорить о пустяках и сообщить друг другу о чем-нибудь обеим одинаково известном и ненужном, входят в комнату для того, собственно, чтобы выйти из нее, и уезжают из дома после обеда, чтобы вернуться только вечером, совершенно удовлетворившись тем, что в течение каких-нибудь пяти часов видели трех швейцаров, женщину, с которой едва знакомы, и еще другую, которой терпеть не
