людей, захватываемыхъ этими остановками, отставанiями и возстановленіями движенія бывали различныя.
Такъ что я знаю, что не только большинство, но всѣ за малыми исключеніями обратятъ на это мое писаніе несравненно меньше вниманія, чѣмъ на послѣднюю повѣсть моднаго писателя или послѣднюю симфонію музыканта, на тотъ или иной законъ, прошедшій черезъ ту или иную палату.
Хорошо говорить такъ вообще, но что же дѣлать? говорятъ обыкновенно. Скажите, какая же можетъ быть жизнь при отрѣшеніи отъ закона насилія и при слѣдованіи закону любви? И сказавъ это людямъ до такой степени привыкшимъ къ слѣдованію закону насилія, что они не могутъ себѣ представить жизни безъ устроенія ея впередъ нѣсколькими устроителями, кажется, что на возраженіе ихъ не можетъ быть отвѣта. Но вѣдь въ возраженіи этомъ скрыто включено уже признаніе необходимости устроенія жизни многихъ нѣкоторыми, т.-е. то самое, что отрицается предложеніемъ замѣны закона насилія закономъ любви. На вопросъ что дѣлать? подъ словами: что дѣлать разумѣя: какъ заставить (очевидно насиліемъ) жить другихъ людей, исповѣдующіе законъ любви естественно отвѣчаютъ только то, чтобы ничего не дѣлать, предполагая то, что законъ любви соединяетъ людей безъ употребленія насилія.
Но стоитъ только вспомнить о томъ, что огромное большинство людей нашего міра это или лишенные необходимаго для жизни количества земли, живущіе въ постоянномъ рабствѣ ограбляющихъ ихъ землевладѣльцевъ, или безземельные рабочіе, вѣчно живущіе подъ угрозой лишенія работы въ рабствѣ владѣльцевъ фабрикъ и заводовъ. Стоитъ только имѣть въ виду это огромное большинство людей, чтобы не могло быть и вопроса о томъ, выгодно или невыгодно было бы для человѣчества уничтоженіе насилія.
И потому не могу молчать, ⟨не могу и потому что слишкомъ живо чувствую несомнѣнную близость того переворота, который не можетъ не совершиться, вижу уже зарю наступленія дня⟩
И потому не могу молчать, не могу молчать и потому, что жизнь моя на короткѣ, что каждый день, проведенный мною,
