Ванька. Вот чудно! И что же их за это в тюрьму не посадят?
Отец. Какое в тюрьму, их еще наградят за это.
Ванька. Вот чудно! Когда на празднике Петруха Гавриле голову в кровь расшиб, его за это на пять лет в тюрьму посадили, а солдат за то, что людей насмерть убивать будут, награждать будут? Чудно !.. Зачем же солдаты стреляют по людям?
Отец. А офицеры велят. Так и с Михайлой будет.
Ванька. Что же и Михайла также по нас стрелять будет?
Отец. И Михайла, как и все солдаты.
Ванька. Так зачем же Михайла идет в солдаты?
Отец. А затем, что если не пойдет, то придут другие солдаты и заставят его идти.
Ванька. Что же другие солдаты богатые люди?
Отец. Какие богатые! Все такие же бедняки, как и наш Михайла.
Ванька. Так зачем же они помогают богатым, а не бедным?
Отец. А затем, что если не будут слушаться, так их всех либо в острог посадят, либо перестреляют.
Ванька. Кто же их перестреляет, офицеры?
Отец. Нет, другие солдаты.
Ванька. Да ведь другие солдаты такие же бедняки, как и они?
Отец. А то кто же? Такие же.
Ванька. Ну, а если они офицеров не послушают, что же тогда будет?
Отец. Да тогда... Да тогда...
Ванька. Тогда, значит, никто в солдаты не пойдет, солдат не будет, и кому нужна земля, тот на ней работать и кормиться будет, и не будут больше люди убивать друг друга и всем будет хорошо.
Отец (задумывается). Однако малый-то, пожалуй, и верно рассудил.
Иеромонах Илиодор, опустив голову и закрыв глаза, сидел во время службы в алтаре скитской церкви. Сейчас ему надо будет встать, подойти к престолу, стать лицом к царским дверям и сделать руками известное движение, произнести известные слова и потом подойти к алтарю, взять в руки серебряную золоченую чашу и начать совершать таинство причащения телом и кровью Христа бога. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как он, князь Иван Тверской, перестал быть князем Тверским и отставным гвардии полковником, а стал смиренным иноком Илиодором, и никогда еще не было с ним того, что было сейчас.
Первые после пострижения три года его жизни в уединенной келье в лесу, жизни, во время которой он виделся только с старцем руководителем и с сестрой, раз в год приезжавшей к нему, и братиею в церкви, с которой он не имел никаких сношений, жизнь его была сплошной восторг. Всё большее и большее сознание в своей душе бога по мере всё большего и большего освобождения себя от страстей тела давало ему полное удовлетворение. И беседы с древним, кротким, простодушным и глубоко-религиозным старцем, и чтение священных книг, пророчеств, евангелий, посланий и особенно близкого его сердцу послания Павла и одинокая молитва не только по определенны временам, но постоянное молитвенное настроение: памятование о временности телесной жизни и о сознании в себе бога, давали ему не только удовлетворение, но сознание свободы от уз тела и радость, доходящую до восторга. — Так это продолжалось почти три года. Но в конце этих трех лет с ним случилось то, что вместе с этими минутами, часами, днями восторга стали повторяться и минуты, и часы, и дни упадка духа, слабости, уныния. Илиодор сообщил об этом старцу, и старец посоветовал — а совет старца был для Илиодора повелением — служить в церкви по очереди с братьею и принимать приходящих. Про отца Илиодора уже давно говорили те, кто посещали монастырь,
