сотням людей над миллионами и лишает истинной свободы эти миллионы. Не может человек, живущий в Канаде, в Канзасе, в Богемии, в Малороссии, Нормандии, быть свободен, пока он считает себя, и часто гордится этим, британским, североамериканским, австрийским, русским, французским гражданином. Не может и правительство, призвание которого состоит в том, чтобы соблюдать единство такого невозможного и бессмысленного соединения, как Россия, Британия, Германия, Франция, дать своим гражданам действительную свободу, а не подобие ее, как это делается при всяких хитроумных конституциях, монархических, республиканских или демократических. Главная и едва ли не единственная причина отсутствия свободы — суеверие государства. Люди могут быть лишены свободы и при отсутствии государства. Но при принадлежности людей к государству не может быть свободы.
Люди, участвующие теперь в русской революции, не понимают этого. Люди эти добиваются разных свобод для граждан русского государства, воображая себе, что в этом состоит цель совершающейся революции. Но цель и последний результат совершающейся революции гораздо дальше той, которую видят революционеры. Цель эта — освобождение от государственного насилия. И к этому великому перевороту ведет та сложная работа ошибок, злодеяний, совершающихся теперь на загнившей поверхности огромного русского народа, среди малой части его городских сословий, так называемой интеллигенции и фабричных рабочих. Вся эта сложная и большею частью исходящая из самых низких мотивов мести, злобы, честолюбия деятельность имеет для большого русского народа только одно значение: она должна показать народу, чего он не должен делать, и что он может и что должен сделать; должна показать всю тщету замены одной государственной формы насилия и злодеяний другой формой государственного насилия и злодеяний и разрушить в его сознании суеверие и навождение государственности.
Русский народ, огромное большинство его, глядя на совершающиеся события, на все те новые формы насилия, проявляющиеся в жестокой революционной деятельности: погромы, разорения, стачки, лишающие целые населения пропитания, и, главное, братоубийства, — начинает понимать, что дурно не только то прежнее государственное насилие, под которым он
