[1]27 июня я пил чай у[2] Марьи Дмитриевны, а Иван Матвеевич в этот день или, скорее, ночь встречал батальон куринцев и у них шла попойка. Слышны были тулумбасы и крики «ура!». Иван Матвеевич обещал не пить много и вернуться к двенадцати часам.
Но Марья Дмитриевна все-таки беспокоилась отсутствием мужа. Она[3] предложила мне пойти по улице до квартиры куринцев.[4]
Полный месяц светил на[5] белые домики и на камни дороги, и на бегущий ручей. Был паводок, и ручей страшно шумел.
Мы подходили уже к квартире куринцев. Уже слышны были крики подгулявших офицеров, когда[6] из-за угла выехали верховые.[7]
Ехал кто то с конвоем.
— Как его нет, так сейчас и приезжают,[8] — сказала Марья Дмитриевна и посторонилась. Ночь была так светла, что читать можно было. Марья Дмитриевна вглядывалась в того, что ехал впереди, очевидно того, кого конвоировали, но не могла узнать. Месяц ударял ехавшим в спину. Марья же Дмитриевна была освещена спереди.
— Марья Дмитриевна, вы? — сказал знакомый голос, — не спите еще?
— Нет, как видите.
— Где Иван Матвеевич?
— А вон, слышите, кутит.
— Что же, всё боится, что пришлют ему опять Хаджи-Мурата?
— Как не бояться, ведь ответственность.
— Ну, я к вам с хорошими вестями.
Это был Каменев, товарищ Ивана Матвеевича, служивший при штабе.
— Что же, поход? в Темир-Хан-Шуру?
— Нет, получше.
— Ну, что же, переводят в Темир-Хан-Шуру?
— Ну, вот чего захотели! — Каменев ехал рядом с Марьей Дмитриевной, повернувшись назад к дому и прислушиваясь к песням и крикам.
- ↑ Зачеркнуто: Увидала она это лицо через месяц при следующих условиях. В крепости, где жила Марья Дмитриевна, совсем забыли про Хаджи-Мурата
- ↑ Зач.: Ивана Матвеевича и остался
- ↑ Зач.: кликнув денщика, пошла по улице
- ↑ Зач.: была уже ночь
- ↑ Зач.: белый город [В предыдущем варианте у Толстого: белые горы, переписчица же ошибочно переписала: белый город].
- ↑ Зач.: вдруг
- ↑ Зач.: Опять
- ↑ Зач.: подумала
