— А, это хорошо. И я поспею. Только я на два часа. Надо к князю.
— Да что ж за новость?
— А вот угадайте.
— Да про что?
— Про нашего знакомого.
— Хорошее?
— Для нас хорошее, для него скверное, — и Каменев засмеялся. — Чихирев! — крикнул он казаку. — Подъезжай-ка.
Донской казак выдвинулся из остальных и подъехал. Казак был в обыкновенной донской форме, в сапогах, шинели и с переметными сумами за седлом.
— Ну, достань-ка штуку.
Чихирев достал из переметной сумы мешок с чем-то круглым.
— Погоди, —сказал Каменев.
Они подошли к дому. Каменев слез, пожал руку Марье Дмитриевне и, войдя с ней на крыльцо, взял из рук казака мешок и запустил в него руку.
— Так показать вам новость? Вы не испугаетесь?
— Да что такое? арбуз? — сказала Марья Дмитриевна, и что то ей стало страшно.
— Нет-с, не арбуз. — Каменев отвернулся от Марьи Дмитриевны и что то копал в мешке. — Не арбуз, а ведь[1] у вас был Хаджи-Мурат?
— Ну, так что ж?
— Да вот он, — и Каменев двумя руками, прижав ее за уши, вынул человеческую голову и выставил ее на свет месяца. — Кончил свою карьеру. Вот она.
Да, это была его голова, бритая, с большими выступами черепа над глазами и проросшими черными волосами, с одним открытым, другим полузакрытым глазом, с окровавленным запекшейся черной кровью носом и с открытым ртом, над которым были те же подстриженные усы. Шея была замотана полотенцем.
Марья Дмитриевна посмотрела, узнала Хаджи-Мурата и, ничего не сказав, повернулась и ушла к себе. Когда Иван Матвеевич вернулся, он застал Марью Дмитриевну в спальне. Она сидела у окна и смотрела перед собой.
— Маша! Где ты, пойдем же, Каменева надо уложить. Слышала радость?
— Радость! Мерзкая ваша вся служба, все вы живорезы. Терпеть не могу. Не хочу, не хочу. Уеду к мамаше. Живорезы, разбойники.
— Да ведь ты знаешь, он бежать хотел. Убил человек пятнадцать.
— Не хочу жить с вами, уеду.
- ↑ Текст редакции первой («Репей») кончается. Далее и до конца вставка 1901 г.
