так развращено и одурено властью над жизнью и смертью людей и связанной с нею лестью и подобострастием окружающих его людей, что, не переставая делая зло, вполне уверено, что оно благодетельствует человечество.
Народы, сами жертвуя своим человеческим достоинством для своих выгод, производят этих людей, которые не могут делать ничего другого, как то, что они делают, а потом сердятся на них за их глупые и злые поступки. Убивать этих людей, — всё равно, что избаловать детей, а потом сечь их.
Для того, чтобы не было угнетения народа и ненужных войн и чтобы никто не возмущался на тех, кто кажутся виновниками их, и не убивал их, надо, казалось бы, очень мало, а именно только то, чтобы люди понимали вещи, как они есть, и называли их настоящими именами; знали бы, что войско есть орудие убийства и собирание и управление войском, — то самое, чем с такой самоуверенностью занимаются короли, императоры, президенты, — есть приготовление к убийству.
Только бы каждый король, император, президент понимал, что его должность заведывания войсками не есть почетная и важная обязанность, как внушают ему его льстецы, а скверное и постыдное дело приготовления к убийствам, — и каждый частный человек понимал бы, что уплата податей, на которые нанимают и вооружают солдат, и тем более поступление в военную службу не есть безразличный поступок, а дурной, постыдный поступок не только попущения, но участия в убийстве, — и сама собой уничтожилась бы та возмущающая нас власть императоров, президентов и королей, за которую теперь убивают их.
Так что не убивать надо Александров, Карно, Гумбертов и других, а надо разъяснить им то, что они сами убийцы, и, главное, не позволять им убивать людей, отказываться убивать по их приказанию.
Если люди еще не поступают так, то происходит это только от того гипноза, в котором правительства из чувства самосохранения старательно держат их. А потому содействовать тому, чтобы люди перестали убивать и королей, и друг друга, можно не убийствами — убийства, напротив, усиливают гипноз, а пробуждением от него.
Это самое я и пытаюсь делать этой заметкой.
8 августа 1900.
Родился в деревне мальчик, растет, работает вместе с отцом, с дедом, с матерью.
И вот видит мальчик, что с той пашни, которую он с отцом пахал, скородил и сеял, которую косили, жали и вязали мать с девкой снопы, с которой он сам стаскивал в копны, помогая матери, — видит мальчик, что первые копны с пашни этой везет его отец не к себе, а мимо сада, на гумно помещика. Видит мальчик, проезжая с скрипучим возом, который они увязывали с отцом, мимо барского дома, как там на балконе сидит нарядная барыня за блестящим самоваром и уставленным посудой, пирогами и сладостями столом и как по другой стороне дороги, на расчищенной площадке, играют в расшитых рубашках и блестящих сапогах два помещикова мальчика в мяч.
Один забросил мяч через воз.
— Подними, мальчик! — кричит он.
— Подними, Васька! — кричит на своего сына отец, снявший шапку и шагающий у воза с вожжами.
«Что же это такое? — думает мальчик. — Я уморился на работе, а они играют, и я же им подними мячик».
Но он поднимает мячик, и барчонок, не глядя на него, берет своей белой рукой, из загорелой черной крестьянского мальчика, мячик и идет к своей игре. Отец с возом прошел дальше. Мальчик догоняет его рысью, шлепая растрепанными бахилками по пыльной дороге, и они вместе въезжают на барское гумно, полное возов с снопами. Суетливый приказчик в пропотевшем в спине парусинном пиджаке с прутом в руке встречает
