обращала на нихъ вниманія и только дѣлала то, что ей указывали докторъ и фельдшеръ. И ей было нехорошо въ больницѣ, даже хуже, чѣмъ камерѣ. Хуже было отъ того, что не было товарокъ, къ которымъ она привыкла, въ особенности Федосьи, которую она любила, и, главное, отъ того, что сидѣлка, зная, кто она была, презрительно чуждалась ея; мущины же, фельдшеръ и сторожъ, тоже потому, что знали, кто она была, также презрительно, какъ тѣ чуждались, искали съ ней сближенія.
А въ это послѣднее время ей особенно противно стало заискиваніе мущинъ. Это самое хотѣла она сказать Нехлюдову, но она не нашла словъ, въ которыхъ бы хорошо было сказать это. Ей теперь было почти все все равно: даже вопросъ о томъ, пересмотрятъ ли ея дѣло и оправдаютъ ли ее, потерялъ для нея большую долю своего интереса. Ей теперь было важно только одно: быть въ его глазахъ великодушной — великодушнѣе его и вмѣстѣ съ тѣмъ быть такою, какою онъ хотѣлъ чтобы она была.[1]
Въ вечеръ того дня когда Нехлюдовъ, уѣзжая въ Петербургъ, простился съ ней въ больницѣ, она вечеромъ послѣ дежурства, оставшись одна въ каморкѣ, гдѣ они жили вдвоемъ съ сидѣлкой, въ первый разъ послѣ того, какъ онъ прислалъ ей ее, развернула бумагу, въ которой была завернута фотографiя тетушекъ, ее и Нехлюдова, и долго неподвижно смотрѣла на нее, лаская взоромъ всякую подробность и лицъ, и одеждъ, и ступенекъ балкона, и куста, который вышелъ на фотографіи. Когда товарка ея вошла въ комнатку, Маслова даже не замѣтила ее.
— Любовниковъ разсматриваете?
— Да, любовниковъ, — отвѣчала Маслова и пошла на свою смѣну.
По всѣмъ преданіямъ и даннымъ возвращеніе его къ власти было невозможно. А между тѣмъ онъ приходилъ въ восхищеніе, когда къ Пасхѣ получалъ разрѣшеніе пристегнуть еще новую блестящую игрушку на свой мундиръ, былъ въ отчаяніи, когда другіе получали бирюльку, считающуюся старше, чѣмъ та, какую онъ получилъ, и не переставая старался пользоваться всякимъ случаемъ общенія съ сильными міра и въ особенности съ царской фамиліей и царемъ и въ извѣстной мѣрѣ достигалъ этого. Вслѣдствіи этого[2] у графа Ивана Михайловича были большія связи.
Обязанность его въ крѣпости состояла въ томъ, чтобы содержать
- ↑ Зачеркнуто: Одно, чѣмъ ей было лучше, чѣмъ въ общей камерѣ, это было то, что она могла здѣсь быть одна.
- ↑ Зач.: такъ какъ вѣра графа Ивана Михайловича раздѣлялась большинствомъ правителей въ Петербургѣ, связи у него были большія.
