страшно страдаютъ.[1] И одно хоть сколько нибудь смягчаетъ эти страданія, что дѣлаетъ возможной ту ужасную жизнь, которая предписана и ведется въ тюрьмахъ, — это простая доброта самыхъ низшихъ служащихъ: смотрителей, сторожей, которые всегда съ заключенными и которые по добротѣ отступаютъ отъ тѣхъ правилъ, которые пишутъ тѣ, которые никогда не бываютъ въ острогѣ и воображаютъ, что можно, лишая людей свободы и не заботясь о нихъ, быть человѣколюбивымъ. Эти то благодѣтели острожныхъ одни дѣлаютъ жизнь въ тюрьмахъ возможною, отступая отъ предписаній начальства и допуская и въ тюрьмѣ ту свободу, безъ которой не можетъ жить человѣкъ, допуская общеніе заключенныхъ между собой, свою пищу, свою одежду, постель, игры, пѣсни, табакъ, вино даже, всякія работы для себя и свѣтъ по ночамъ и общеніе съ внѣшнимъ міромъ.
Такимъ благодѣтелемъ для Масловой оказался въ этотъ день даже конвойный чувашинъ. Онъ разрѣшилъ ей идти тише и взялъ ей булку, которую она съѣла дорогой. Послѣ 6-мѣсячнаго сидѣнья она такъ устала отъ этаго двойного путешествія изъ замка въ судъ и изъ суда въ замокъ, что она, когда ее привели къ воротамъ, и конвойный позвонилъ, она привалилась къ стѣнкѣ и вошла только тогда, когда надзиратель крикнулъ на нее:
— Барышня наша замаялась. Ну, иди, иди. Развились завитки то, — прибавилъ онъ, указывая на ея мокрые отъ пота и прилипшіе ко лбу волоса.
Она посидѣла въ сѣняхъ, пока ходили въ контору. Прошли арестанты со двора съ лопатами. Одинъ былъ тотъ самый Костиненко, который посылалъ ей записки, въ которыхъ изъяснялся въ любви.
— Ну что, оправдали?
— Проходи, проходи, не твое дѣло, — сказалъ смотритель.
Маслова сидѣла, снявъ платокъ и оправляя волосы.
— Нѣтъ.
— Что жъ, куда?
— Каторга.
— Вона! Касацію надо.
— Проходи, говорятъ.
Черезъ 5 минутъ вернулись изъ конторы, и Маслова наконецъ очутилась дома, въ своемъ коридорѣ, въ своей камерѣ.[2]
- ↑ Зачеркнуто: И помочь ихъ страданіямъ нельзя иначе, какъ отпустивъ ихъ на волю.
- ↑ Зач.: И первое, что она сдѣлала, было то, что она переодѣлась, надѣвъ ситцевую кофту, и разулась. Пока она раздѣвалась, ее распрашивали, и она разсказывала. Было самое время чая. Всѣ сидѣли группами по 3, по 4 человѣка. Старуха, провожавшая утромъ Маслову, тоже сидѣла за чаемъ съ Авдотьей Степановной и слушала, не переставая пить съ блюдечка.
