дѣлать. Можетъ быть, лучше бы было, если бы я прошедшее оставилъ прошедшимъ, а женился бы на этой прелестной дѣвушкѣ». Нехлюдовъ остановился внизу у зеркала, глядя на свое лицо, пока швейцаръ пошелъ докладывать. «Какъ? Опять назадъ, — сказалъ онъ себѣ, глядя на себя въ зеркало. — Экая мерзкая рожа, — подумалъ онъ, глядя на себя, — главное слабая, слабая и гордая». Швейцаръ отвлекъ его отъ разсматриванія своего лица.
И этаго Ивана Ивановича Колосова Нехлюдовъ видалъ и встрѣчалъ много разъ и зналъ его самоувѣренную манеру человѣка, безповоротно и давно уже рѣшившаго уже всѣ вопросы міра и теперь не имѣющаго другаго занятія, какъ осужденія и отрицанія всего того, что не сходилось съ его теоріями. Теоріи же его о жизни были самыя простыя — это былъ конституціонный либерализмъ 50-хъ годовъ, дававшій ему удобную возможность ругать все то, что не доходило до этаго либерализма, чего такъ много въ Россіи, и все то, что переросло этотъ либерализмъ. Нехлюдовъ давно зналъ его, но теперь онъ показался ему особенно непріятенъ.
Мисси разсказывала ему, какъ они были въ Третьяковской галлереѣ и какъ она съ всегда новымъ восторгомъ любовалась Христомъ Крамскаго.
— Это не Христосъ, а полотеръ, — сказалъ рѣшительно Колосовъ. — Хорошо тамъ только Васнецовскія вещи. Нѣтъ, не сойдемся мы съ вами, Мисси, — обратился онъ къ дочери своего друга.
Онъ изучилъ въ 60-хъ годахъ Куглера, смотрѣлъ въ Римѣ всѣ достопримѣчательности и потому считалъ себя великимъ знатокомъ въ искусствѣ, хотя былъ совершенно лишенъ всякаго личнаго вкуса и судилъ объ искусствѣ только по довѣрію къ авторитетамъ.
Миша былъ двоюродный братъ Сони, одинъ изъ самыхъ характерныхъ молодыхъ людей новой формаціи. Онъ былъ коректенъ до послѣдней степени, цѣловалъ руки у всѣхъ дамъ высшаго круга, имѣющихъ дѣтей, прижималъ подбородокъ къ груди при встрѣчахъ со всѣми дѣвицами, передъ обѣдомъ и послѣ обѣда крестился во весь размахъ руки, имена лицъ царской фамиліи всегда произносилъ почтительно, любилъ искусства, также любилъ выпить и избѣгалъ серіозныхъ разговоровъ, отлично говорилъ по французски, по нѣмецки, по англійски и на всѣхъ языкахъ умѣлъ вести шуточные разговоры, держался всегда самаго высшаго общества и ухаживалъ
