— Я и всегда тебѣ радъ, но теперь, въ Москвѣ, тѣмъ паче. Чтожъ, обѣдаемъ вмѣстѣ? Гдѣ хочешь? Въ кабачкѣ какомъ нибудь. У меня дѣла по опекѣ. Я опекуномъ вѣдь.
Оказывалось, что этотъ безпутный человѣкъ, именно потому что онъ прожилъ все свое состояніе, былъ назначенъ опекуномъ надъ состояніемъ богача.
И лицо полупьяное, и тотчасъ же папироска, и эта опека, и планы, гдѣ бы выпить и поѣсть, и болтовня, и полное равнодушіе ко всему, и мнимое товарищеское добродушіе — все это такъ далеко ужъ было отъ сознанія Нехлюдова, что онъ, какъ новое, слушалъ Орнатова.
— Да, да вѣдь ты что то въ острогѣ женишься на преступницѣ. Мнѣ Кармалины говорили. Что такое? Разскажи. Вѣдь ты всегда чудакъ былъ.
— Да, да все это правда, но только мнѣ некогда, я туда, въ острогъ и иду. Ты не сердись на меня, но знаешь, наша жизнь совсѣмъ теперь врозь. Ты, пожалуйста, не сердись, но это такъ.
— Вотъ, сердиться. И почему ты думаешь, что я тебя не пойму? Ты напрасно думаешь, что я такой. Ну, впрочемъ, прощай. — Покупка у тебя? — сказалъ онъ извощику. — Ну, прощай. Жалко. A revoir.[1]
Встрѣча эта скорѣе пріятна, чѣмъ непріятна была Нехлюдову, показавъ ему то разстояніе, которое положено теперь между собою и прежними своими знакомыми. Тяжело было, что не было никакихъ знакомыхъ теперь, не было людей, съ которыми бы онъ могъ дѣлить свои мысли и чувства. Катюша оставалась чуждою, мертвою, a кромѣ ея никого не было. Правда, начинали складываться знакомства въ самомъ острогѣ. И знакомства эти были пріятны ему. Были и просто уголовные, были и политическіе, съ нѣкоторыми изъ которыхъ онъ, помогая имъ, вошелъ въ сношеніе.
Придя обычной уже дорогой, разгоряченный и пыльный, онъ постучалъ въ дверь, и когда его впустили въ прохладные сѣни подъ своды, онъ почувствовалъ удовольствіе и прохлады и того, что онъ въ своемъ мѣстѣ, въ томъ, что ему теперь вмѣсто дома.
Онъ вошелъ на верхъ и подошелъ коридоромъ къ Катюшиной двери. Вахтеръ съ ключемъ шелъ за нимъ.
— Что то нездорова она, чтоль, ничего не ѣла со вчерашняго дня, — сказалъ вахтеръ.
Они подошли къ двери. Сквозь рѣшетку можно было видѣть камеру. Катюша была одѣта теперь уже не въ арестантскій халатъ, а въ полосатой сѣрой кофтѣ, которую она сама купила и заказала себѣ (она сама, несмотря на всѣ уговоры Нехлюдова, ничего не работала), голова ея была причесана по модѣ, на таліи былъ широкій поясъ.
Нехлюдовъ тихо подошелъ и посмотрѣлъ на нее сквозь
- ↑ [До свиданья.]
