Теперь онъ самъ на себя удивлялся тому, какъ совершенно изчезло для него значеніе всѣхъ этихъ вещей. Прежде ему бы обидно было думать, что мужику Бѣляеву достанутся эти кресла краснаго дерева съ золочеными лирами и такіе же столъ и шифоньерка съ брюхомъ и съ бронзовыми львиными головами, держащими кольца; теперь все это отошло куда то далеко-далеко назадъ, впереди было открытое, радостное, полное несомнѣннаго дѣла будущее; сердечное дѣло обновленія, оживленія Катюши и работа — изученіе земельнаго вопроса. Точно онъ смотрѣлъ прежде внизъ или даже назадъ и оттого видѣлъ все это, а теперь поднялъ голову вверхъ, и открылись огромные горизонты, а то все перестало быть виднымъ.
Смотрѣлъ онъ и перебиралъ шифоньерку Софьи Ивановны только для того, что надѣялся найти тамъ что нибудь о Катюшѣ. Въ нижнемъ ящикѣ было много писемъ. О Катюшѣ ничего не было. Только отвѣтъ пріятельницы Софьи Ивановны, въ которомъ говорилось о неблагодарности этой жалкой дѣвушки, такъ дурно отплатившей вамъ за вашу любовь. Въ письмахъ ничего не было, но въ нижнемъ ящикѣ, среди всякаго сброда старыхъ портфелей, преспапье, очковъ, какихъ то коробочекъ, въ книжкѣ записной Нехлюдовъ нашелъ старую выцвѣтшую фотографiю. Это была группа, которую снялъ тогда сосѣдъ любитель. На терассѣ сидѣли обѣ тетушки, у ногъ ихъ сидѣлъ на ступенькѣ лѣстницы молодой съ вьющимися длинными волосами, безъ усовъ и бороды, 17 лѣтній юноша съ добрымъ, веселымъ и чистымъ лицомъ. Позади, между плечами обоихъ тетушекъ, въ бѣломъ фартучкѣ стояла дѣвочка и чуть держалась отъ смѣха. Дѣвочка была прелестна. И это была Катюша. «Покажу ей», подумалъ Нехлюдовъ и взялъ группу.
Окончивъ успѣшно свое дѣло, Нехлюдовъ послѣ 5-дневнаго отсутствія вернулся въ Москву.[1]
Помывшись и переодѣвшись, онъ побѣжалъ въ тюрьму. Катюша была все въ томъ же состояніи. Когда онъ разсказывалъ ей про Паново, она какъ будто сердилась и на всякіе воспоминанія Нехлюдова говорила:
— Не помню, ничего не помню. Все забыла.
Группу она не стала смотрѣть. Но Нехлюдовъ всетаки оставилъ ее у нея. Она жила теперь, по ходатайству Нехлюдова, въ отдѣльной камерѣ.
На другой день онъ опять поѣхалъ къ ней. Было воскресенье, 5 Іюня. Было яркое лѣтнее утро. Было страшно жарко по раскаленнымъ улицамъ, и только по тѣнистой сторонѣ можно было дышать. Въ магазинахъ, въ чистыхъ окнахъ, краснѣли апельсины
- ↑ Зачеркнуто: Квартира его уже была сдана, но онъ ⟨остановился въ гостинницѣ недалеко отъ Бутырской тюрьмы⟩ и жилъ еще въ ней.
