— Тяжелые, тяжелые обязанности, — сказал он, обращаясь к Нехлюдову и доставая толстую папиросу.
— Вы, видно, устали, — сказал Нехлюдов.
— Устал от всей службы, очень трудные обязанности. Хочешь облегчить участь, а выходит хуже; только и думаю, как уйти; тяжелые, тяжелые обязанности.
Нехлюдов не знал, в чем особенно была для смотрителя трудность, но нынче он видел в нем какое-то особенное, возбуждающее жалость, унылое и безнадежное настроение.
— Да, я думаю, что очень тяжелые, — сказал он. — Зачем же вы исполняете эту обязанность?
— Средств не имею, семья.
— Но если вам тяжело...
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Смотритель стал рассказывать недавний случай драки между арестантами, кончившейся убийством.
Рассказ его был прерван входом Масловой, предшествуемой надзирателем.
Нехлюдов увидал ее в дверях, когда она еще не видала смотрителя. Лицо ее было красно. Она бойко шла за надзирателем и не переставая улыбалась, покачивая головой. Увидав смотрителя, она с испуганным лицом уставилась на него, но тотчас же оправилась и бойко и весело обратилась к Нехлюдову.
— Здравствуйте, — сказала она нараспев и улыбаясь и сильно, не так, как тот раз, встряхнув его руку.
— Я вот привез вам подписать прошение, — сказал Нехлюдов, немного удивляясь на тот бойкий вид, с которым она нынче встретила его. — Адвокат составил прошение, и надо подписать, и мы пошлем в Петербург.
— Что же, можно и подписать. Всё можно, — сказала она, щуря один глаз и улыбаясь.
Нехлюдов достал из кармана сложенный лист и подошел к столу.
— Можно здесь подписать? — спросил Нехлюдов у смотрителя.
