— Вам кого нужно? — спросила, подходя к Нехлюдову, надзирательница, ходившая между сетками.
— Екатерину Маслову, — едва мог выговорить Нехлюдов.
— Маслова, к тебе!—крикнула надзирательница.
Маслова оглянулась и, подняв голову и прямо выставляя грудь, с своим, знакомым Нехлюдову выражением готовности, подошла к решетке, протискиваясь между двумя арестантками, и удивленно-вопросительно уставилась на Нехлюдова, не узнавая его.
Признав однако по одежде в нем богатого человека, она улыбнулась.
— Вы ко мне? — сказала она, приближая к решетке свое улыбающееся, с косящими глазами лицо.
— Я хотел видеть... — Нехлюдов не знал, как сказать: «вас» или «тебя», и решил сказать «вас». Он говорил не громче обыкновенного.— Я хотел видеть вас... я...
— Ты мне зубы-то не заговаривай, — кричал подле него оборванец. — Брала или не брала?
— Говорят тебе, помирает, чего ж еще? — кричал кто-то с другой стороны.
Маслова не могла расслышать того, что говорил Нехлюдов, но выражение его лица в то время как он говорил, вдруг напомнило ей его. Но она не поверила себе. Улыбка однако исчезла с ее лица, и лоб стал страдальчески морщиться.
— Не слыхать, что говорите, — прокричала она, щурясь и всё больше и больше морща лоб.
— Я пришел...
«Да, я делаю то, что должно, я каюсь», подумал Нехлюдов. И только что он подумал это, слезы выступили ему на глаза, подступили к горлу, и он, зацепившись пальцами за решетку, замолчал, делая усилие, чтобы не разрыдаться.
— Я говорю: зачем встреваешь куда не должно... — кричали с одной стороны.
— Верь ты Богу, знать не знаю, — кричала арестантка с другой стороны.
Увидав его волнение, Маслова узнала его.
