Александра Ивановна. Ну, батюшка, перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, про что я спрашиваю.
Священник. Да позвольте...
[Александра Ивановна.][1] Спрашиваю я про то, какую такую веру новую вы нашли с Николаем Ивановичем, по которой выходит, что надо со всеми мужиками за ручку здороваться и давать им рубить лес и раздавать деньги на лодку.
Священник. Мне это неизв...
[Александра Ивановна.][2] Он говорит, что это христианство, вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, велит ли христианство поощрять воровство.
Священник. Да меня...
Александра Ивановна. А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу?
Священник. Да нас, Александра Ивановна, не спрашивают.
Александра Ивановна. Как не спрашивают? Я спрашиваю. Он вчера мне говорит: что в евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?
Священник. Да я думаю, в простом смысле.
Александра Ивановна. А я думаю не в простом смысле, а как нас учили, что всякому свое назначено богом.
Священник. Конечно, однако...
[Александра Ивановна.][3] Да вот я и вижу, что и вы на его стороне и вместо того, чтобы образумить человека, вы его поддерживаете. Какая же это религия, когда он в церковь не ходит и не говел столько лет. Вы священник. Стыдно вам.
Священник (в волнении). Весьма вы мне вопросы затруднительные предлагаете. Только я полагаю, что Николая Ивановича осуждать нельзя, особенно с религиозной точки зрения, так как он движим истинно христианским духом. Позволите? (Достает папиросу.)
[Александра Ивановна.][4] Ох, кабы я была архиерей, я бы вас... (Священник прячет папиросу.) Да курите, курите. Мне всё равно.
Степа. Вы что? милостыню?
Мужик. Мы к барину, к Николаю Ивановичу, к благодетелю.
Люба. Да что вам?
