Все вместе |
Люба (хохочет). Было, было, было. |
Степа.[1] Что за манера кричать. Надо разобрать, постойте. |
Ваня. В черте, к черте. К чертям. |
Лизанька. Нет, ни за что. |
Люба. Мама, тетя Анночка, будьте судьей. Мы начинали и играли.
Ваня. Нет, постой. Я скажу (хватает горсть земляники и набивает себе рот. Мать защищает). Ну, пожалуй, говори ты.
Лиза[нька]. Просто мы выиграли две, и надо было...
Митрофан [Ермилыч]. Позвольте мне сказать. Совсем всё не так.
Люба. Ну, говорите (тоже ест землянику). — (Слышен звук экипажа и бубенчиков). Приехали..
Митрофан [Ермилыч]. Это просто недобросовестно. Любовь Николаевна всегда так. Они видели, что они проигрывают.
Степа. Я знаю только то, что я больше с вами не буду играть. Мама! (обращается к матери) что это вы говорили с тетей про папа?[2]
Марья Ивановна. А всё то же. Его душевное состояние.
Степа. Да какое же душевное состояние? По-моему, это какое-то сумашествие.
Марья Ивановна. Ты знаешь, что я не согласна с ним, но тебе все-таки нельзя и не должно судить отца.
Степа. Я все-таки не могу, не могу не видеть его заблуждений. Какое-то сантиментальное ребячество.
Марья Ивановна (встает). Все-таки не тебе это говорить. Да и некогда. Надо пойти встретить. (Уходит.)
Анна Ивановна. Да что же, я не пойму, сделалось с твоим папа?
Степа. А то, что, вырастив, воспитав нас так, как он нас воспитал, он вдруг решил, что состояние не нужно, что продолжать мне и брату свое образование не нужно и что всё надо бросить, потому что он как-то по-своему толкует евангелие.
Анна Ивановна. Да разве он это говорит?