Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 30.pdf/324

Эта страница не была вычитана

состоит в том, чтобы описывать то, что ему нравится. Так что если художник этот будет жить в кругу охотников и сам будет иметь страсть к охоте, то он будет описывать охоту; если он — среди военных и любит войну, то будет описывать войну; если он аскет и живет среди монахов, то будет описывать подвиги воздержания; если он будет тем дармоедом, живущим на шее рабочего народа, какими суть наши писатели, то он будет описывать ту самую обычную развивающуюся страсть в таком обществе, страсть распутства.

И так это и было с Мопасаном. Он вырос и развился и учился писать среди нашего развращенного, живущего на шее народа общества, и в самом развращенном центре его, в среде французских писателей молодого поколения, среди которых этим quelque chose de beau, которое должен изображать художник, считается исключительно женщина, молодая, красивая, нагая или полуобнаженная женщина.[1]

Вот что говорит, например, знаменитый, недавно умерший француз, руководитель молодых поколений, Ренан (чтобы увидать ту убежденность, с которой во французском обществе, к которому принадлежал Мопасан, проповедывалось и проповедуется это учение). Le défaut du christianisme apparait bien ici,[2] говорит он, осуждая христианство за его непризнание красоты, преимущественно женской. [Далее со слое: Il est trop uniquement moral, кончая: un piétisme exalté.[3]совпадает с окончательным текстом, стр. 1617.]

Французы исправили теперь ошибку, сделанную христианством, и le grand art, имеющее своим предметом красоту женщины и общение с ней, восстановлено в своих правах.

Но если красота женщины и общение с нею, l'amour, есть предмет искусства и дар божий, равный добродетели, то невольно является вопрос, почему этот особенный дар не всегда и не для всех составляет предмет обожания? Почему существуют целые народы, большая доля человечества, которые не считают тела женщины и общения с нею даром Бога, а соблазном, с которым нужно бороться, который нужно скрывать и который не составляет нечто равное и подобное добродетели, но нечто прямо противуположное ей? Почему люди особенные, выдающиеся по своим успехам добродетели, лучшие благодетели человечества, святые, — не одни христиане, но брамины, буддисты, китайцы, — не только не обоготворяли, но ненавидели и презирали

  1. Зачеркнуто: Я думаю, что не нужно доказывать примерами, что это так. Стоит только просмотреть парижские салоны последнего времени, представления театров, прочесть романы и не только романы, по суждения о значении искусства, чтобы увидать, что в ⟨понятии француза «le beau» сводится всё почти к женщине⟩ том мире, в котором жил и действовал Мопасан, красота разумелась и разумеется только в этом.
  2. [Здесь ясно виден недостаток христианства,]
  3. [Оно слишком исключительно нравственно... восторженным пиетизмом.]
296