Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 30.pdf/228

Эта страница не была вычитана
Qui ne pose jamais que sur de tendres fleurs,

C’est sur un teint charmant qu’il essuie les pleurs, Et c’est encore un Dieu, Énone, cet Amour. Mais, laisse, les oiseaux du printemps sont partis, Et je vois les rayons du soleil amortis. Énone, ma douleur, harmonieux visage, Superbe humilité, doux-honnête langage, Hier me remirant dans cet étang glacé Qui au bout du jardin se couvre de feuillage,

Sur ma face je vis que les jours ont passé.

(Jean Moréas: «Le Pélerin Passionné».)[1]

XVI

Berceuse d’ombre

Des formes, des formes, des formes

Blanche, bleue, et rose, et d’or

Descendront du haut des ormes

Sur l’enfant qui se rendort.

Des formes!

Des plumes, des plumes, des plumes

Pour composer un doux nid.

Midi sonne: les enclumes

Cessent; la rumeur finit...

Des plumes!

  1. [Энона, я думал, что, любя твою красоту, в которой тело с душой находит свое единство, я восхожу, укрепляясь сердцем и духом, к тому, что никогда не гибнет, не будучи создано, что ни холод, ни огонь, что ни прекрасно где-то, ни безобразно в другом месте; и я еще надеялся на прекрасную гармонию. Если бы я мог сопрягать лучшее и худшее, как певец, нежно любящий Полигимнию, соглашая низкий тон с высоким, извлекает благородный звук из своей лиры. Но моя смелость, увы! коченея, как мертвая, научила меня, что стрела, сделавшая меня влюбленным, пущена не из того лука, который без усилия сгибает Венера, родившаяся просто от самца, но что я потерпел от той последней Венеры, с робким сердцем, родившейся от слабой матери. Но всё же этот дурной мальчик, ловкий охотник, нагружающий свой колчан тонкими стрелами, со смехом машущий своим факелом, опускающимся только на нежные цветы, в один прекрасный день он вытирает слезы на очаровательно-свежем лице, и все-таки он бог, Энона, этот Амур. Но пусть улетели весенние птицы, и, я вижу, меркнут лучи ослабевшего солнца. Энона, боль моя, гармонический лик, великолепное смирение, сладостно-любезное слово, вчера, глядясь в тот замерзший пруд в конце сада, что покрывается падучим листом, я увидел на лице своем, что дни прошли. (Жан Мореас: «Страстный пилигрим».)]
198