— Ну, полштофа!.. косушку уж так и быть.
— Вишь, косушку! — кричит другой голос: — лошадей помучить за косушку!
Я открываю глаза. Всё тот же несносный колеблющийся снег мерещится в глазах, те же ямщики и лошади, но подле себя я вижу какие-то сани. Мой ямщик догнал Игната, и мы довольно долго едем рядом. Несмотря на то, что голос из других саней советует не брать меньше полуштофа, Игнат вдруг останавливает тройку.
— Перекладывай, уж так и быть, твое счастье. Косушку поставь, как завтра приедем. Клади много, чтò ли?
Мой ямщик с несвойственной ему живостью выскакивает на снег, кланяется мне и просит, чтобы я пересел к Игнату. Я совершенно согласен; но видно, что богобоязненный мужичок так доволен, что ему хочется излить на кого-нибудь свою благодарность и радость: он кланяется, благодарит меня, Алешку, Игнашку.
— Ну вот и слава Богу! а то чтò это, Господи-батюшка! половину ночи ездим, сами не знаем куда. Он-то вас довезет, батюшка-барин, а мои уж лошади вовсе стали.
И он выкладывает вещи с усиленной деятельностью.
Пока перекладывались, я по ветру, который так и подносил меня, подошел ко вторым саням. Сани, особенно с той стороны, с которой от ветра завешен был на головах двух ямщиков армяк, были на четверть занесены снегом; за армяком же было тихо и уютно. Старичок лежал так же с выпущенными ногами, а сказочник продолжал свою сказку: «В то самое время, как генерал от королевского, значит, имени приходит, значит, к Марии в темницу, в то самое время Мария говорит ему: «Генерал! я в тебе не нуждаюсь и не могу тебя любить, и, значит, ты мне не полюбовник; а полюбовник мой есть тот самый принц...»
— В то самое время... — продолжал было он, но, увидав меня, замолк на минуту и стал раздувать трубочку.
— Чтò, барин, сказочку пришли послушать? — сказал другой, которого я называл советчиком.
— Да у вас славно, весело! — сказал я.
— Чтò ж! от скуки, — по крайности не думается.
— А чтò, не знаете вы, где мы теперь?
Вопрос этот, как мне показалось, не понравился ямщикам.
