с трудом до лошади, он сел в сани и стал высыпать забившийся ему в сапоги снег.
— Ну, брат, Андреич, должно, заночуем, — сказал он.
— Вона. Чего же ночевать. Авось доедем, не в Пирогово, так хоть назад вернемся. — Вас[илий] Андр[еич] начинал сильно робеть, но усиленно храбрился.
— Куда же поедешь? — говорил Никита, высыпая снег из сапога, к[оторым] он похлопывал по грядке саней. — Тут овражище такое, что только слети туда, ни в жизнь не выберешься.
— Постой, я погляжу, — сказал Вас[илий] А[ндреич] и вылез из саней и пошел вдоль по оврагу. Везде было одинаково круто. — Поворачивай за мной, — крикнул он. Они поехали вдоль оврага, но не проехали они 100 шагов, как и тут оказался такой же овраг, загораживающий им путь.
— Это мы к реке заехали, — сказал Никита. — Да уже говорю, заночуем.
— Чего городишь, чего не знашь. Бери влево. — И Вас[илий] Андр[еич] пошел назад, но, удивительное дело, и тут оказался такой сугроб, в кот[ором] лошадь села по брюхо. Насилу они выворотили сани и остановились. Мухортый, очевидно понимая опасность, не переставая ржал. Ветер поднимал ему гриву, заворачивал хвост, подхватывал клочки соломы, кот[орая] выбивалась из саней, и мгновенно уносил их из виду. Оба молчали. Ник[ита] ждал. Вас[илий] Андр[еич] боялся ужасно, но не хотел признаться. Он измучился, ходя по снегу в тяжелой одеже, и решительно не знал, что делать. Он сел на снег за сани и, запахнувшись попытался закурить папироску. Несколько спичек он бросил; наконец одна осветила его бритое с усами лицо, орлиный нос и красные щеки. Папироска загорелась. Но сейчас же ее сорвало ветром, и она потухла.
— Держи лошадь, — сказал Никита, хотя держать теперь лошадь уже не нужно было. Она очевидно стала, — и пошел прочь от саней.
Он полазил по снегу и вернулся.
— Садись, надо в низок, да там и заночуем.
Вас[илий] Андр[еич] повиновался.
— Что же, там затишье, — сказал он.
Никита взял вожжи и ударил кнутом по мокрому заду Мухортого. Добрая лошадь из последних сил рванулась — прыжок, другой, третий и, наконец, выбралась на менее снежное место и спустилась в лощину.
— Ложись в сани, — сказал Никита и, подойдя к голове лошади, стал рассупонивать ее.
Мухорт[ый] нюхал Никиту и терся об него храпом.
— Ты чего же? — спросил Василий Андреич.
— Отпрягаю, чего же там! А ты в сани ложись. Его привяжем.
