Онъ не отвѣчалъ, а все пилъ свой чай и предложилъ его мнѣ. Я думалъ, что онъ хочетъ прекратить разговоръ, такъ долго мы молчали, но онъ вдругъ поставилъ стаканъ.[1]
— Въ чемъ ужасъ? — повторилъ онъ.
— Я не понимаю.
— А поймете, когда узнаете, кто я.
Я вопросительно посмотрѣлъ на него.
— Я Степановъ. Леонидъ Степановъ.
— Я не знаю.
— Я Степановъ, судившійся 4 года тому назадъ въ Казанскомъ окружномъ Судѣ, — сказалъ онъ, глядя на меня твердымъ, но холоднымъ взглядомъ.
— Да, Степановъ, но нѣтъ, я не знаю, я не слыхалъ, не читалъ.
— А я думалъ, что это дѣло надѣлало столько шума, что вы знаете.[2]
— Но что общаго съ нашимъ разговоромъ? — сказалъ я.
— Что общаго? Дѣло это — исторія любви, самой, по вашему, возвышенной, хорошей любви.
Я молчалъ.
— Да, вамъ нужно это знать. Можетъ быть, вы не захотите знать меня послѣ, но мне все равно, я для васъ скажу и для себя.[3]
— Женился я, какъ женятся всѣ такъ называемые порядочные люди нашего круга, то есть обманывалъ, лгалъ и себѣ и другимъ, и меня обманывали, и мнѣ лгали, и вмѣстѣ съ тѣмъ былъ увѣренъ,[4] что женясь, я дѣлаю что то очень прекрасное и, главное, съ раннихъ лѣтъ я лелѣялъ мечту о семейной жизни. Жена моя должна была быть верхъ совершенства. Любовь наша взаимная должна была быть самая возвышенная. Чистоты наша семейная жизнь должна была быть голубиной. Думать я такъ
- ↑ Зач. — Въ томъ ужасъ, что эта любовь, эгоистическая, а потому чувственная, — не любовь, а злоба — ненависть. Вотъ что эта любовь.
- ↑ Зач.: Ну, такъ я расскажу вамъ. Я давно, да кажется, 4 года не разсказывалъ никому, самъ себѣ не вспоминалъ и хотѣлъ все вспомнить, все снова пережить. Хотите, я вамъ скажу?
- ↑ Зач.: Мнѣ теперь 43 года.
- ↑ Зач.: что я удивительно возвышенный, прекрасный молодой человѣкъ, такой прекрасный и возвышенный, что я умилялся, глядя на самаго себя, мнѣ совѣстно было, что я такъ прекрасенъ. Прекрасенъ я себѣ представлялся ужъ тѣмъ, что я, если не богатый, то независимый человѣкъ, хорошо образованный, женюсь безъ малѣйшаго разсчета, по любви, на бѣдной дѣвушкѣ, прекрасенъ тѣмъ, что я не сгнилъ отъ разврата, не предавался безобразнымъ формамъ разврата, какъ большинство моихъ сверстниковъ, и считалъ моихъ любовницъ до 30 лѣтъ не сотнями, а только десятками, главное же — я былъ прекрасенъ тѣмъ, какъ подъ вліяніемъ «романсовъ» представлялъ себѣ свою любовь къ моей будущей женѣ. Я былъ твердо увѣренъ въ томъ, что никто никогда не могъ не только имѣть, но и вообразить такихъ чистыхъ и возвышенныхъ чувствъ, которыя я все время моей молодости лелѣялъ къ своей будущей женѣ.
