— Ну, хорошо, не скажу.
— Побожись!
Он побожился.
— Ей-Богу?
— Ей-Богу.
— Так ты ему скажи, что его отец умер, и мать померла, брат тоже помер. Горячка была. В один месяц все трое померли.
Дюкло почувствовал, что вся кровь его стеснилась у сердца. Несколько минут просидел он молча, не зная, что сказать, потом выговорил:
— И ты верно знаешь?
— Верно.
— Кто ж тебе сказал?
Она положила руки ему на плечи и посмотрела прямо в глаза.
— Побожись, что не разболтаешь.
— Ну, побожился. Ей-Богу.
— Я сестра ему.
— Франсуаза! — вскрикнул он.
Она пристально посмотрела на него и тихо-тихо пошевелила губами, почти не выпуская слов:
— Так это ты, Селестин!!
Они не шевелились, замерли, как были, смотря в глаза друг другу.
А вокруг них остальные орали пьяными голосами. Звон стаканов, стук ладонями и каблуками и пронзительный визг женщин перемешивались с гамом песен.
— Как же это так? — тихо, так тихо, что даже она едва-едва разобрала его слова, проговорил он.
Глаза ее вдруг налились слезами.
— Да так, померли. Все трое в один месяц, — продолжала она. — Что ж мне было делать? Осталась я одна. В аптеку, да к доктору, за похороны троих... продала, что было вещей, расплатилась и осталась в чем была. Поступила в прислуги к барину Кашо... помнишь, хромой такой? Мне только что 15 лет минуло, мне ведь и 14 еще не было, когда ты-то уехал. С ним согрешила... Дура ведь наша сестра. Потом в няньки поступила к нотариусу, он тоже. Сначала взял на содержание, жила на квартире. Да не долго.