настроеніе можетъ быть передаваемо только художественнымъ произведеніемъ. Всякая книга необходимо должна быть или разсужденіе, или сообщеніе знаній, свѣденій, или художественное произведеніе. Эти же книги — ничего. Все ихъ право на существованіе есть какое-нибудь часто очень странное настроеніе автора и наивное убѣжденіе, что настроеніе это можетъ быть передано первыми попавшимися словами и образами. — Очень понятно, что голодные никакъ не хотятъ принимать то подобіе пищи, которое бьетъ на то, чтобы ихъ какъ-то настроить по новому, непривычному имъ.
Другой разрядъ книгъ, и самый большой, это ошурки — та пища, которая не годится сытымъ, — «отдать ее голоднымъ». Къ этому разряду принадлежатъ, во первыхъ, всѣ Прѣсновскія изданія — Весельчаки разные, ⟨стихотворныя пакости⟩, Похожденія Графа и, во вторыхъ, — отчего же не сказать правду, — все рѣшительно, все забракованное для насъ, сытыхъ. Вѣдь это не шутка, а каждому случалось слышать: я никуда не гожусь, не попробовать ли писать для народа? Въ этомъ разрядѣ есть прямо книги, невольно попадающія въ народъ вслѣдствіи ходовъ народной книжной торговли, но большая часть сознательно пишется нами для народа, т. е. пишется людьми, забракованными для насъ, но для народа считающимися годными. — Въ этомъ отдѣлѣ вся педагогическая народная литература — разныя исторіи и разсказы, — всѣ составленные тѣми людьми, которые очень хорошо знаютъ про себя и про которыхъ другіе знаютъ, что они для насъ не годятся, а для народа — нетолько сойдетъ, но даже прекрасно. Мы такъ привыкли къ этому, что для народа сойдетъ то, чего мы не ѣдимъ, что многіе, и я въ томъ числѣ, и не замѣчаемъ всю нелѣпость такого сужденія. То, что для насъ, десятковъ тысячъ, не годится, то годится для миліоновъ, которые теперь сидятъ съ разинутыми ртами, ожидая пищи. Да и не въ количествѣ главное дѣло, а въ томъ, при какихъ условіяхъ находимся мы, не признающіе годными для себя это кушанье, и въ какихъ условіяхъ они, для которыхъ мы признаемъ кушанье годнымъ? Мы, не признающіе этихъ ошурковъ, напитаны уже хорошо. Мы и учились, и ѣздимъ, и языки знаемъ, и выборъ, и разборъ книгъ передъ нами; если мы и проглотили немножечко ядку, нашъ организмъ справится съ нимъ. А они, ⟨голодные⟩, — дѣвственны — ядокъ во всѣхъ формахъ — и лжи художественной, и фальши всякаго рода, и логическихъ ошибокъ — попадаетъ въ пустой желудокъ. Имъ — ничего: сойдетъ! Въ бочкѣ меду такая грубая вещь, какъ ложка дегтя, испортитъ все дѣло, а въ дѣлѣ духовномъ эта ложка дегтя еще мельче и еще ядовитѣе. Ауербахъ, помню, сказалъ очень хорошо: для народа — самое лучшее, что только есть, — только оно одно годится. Точно также какъ для ребенка годится только самая лучшая ⟨и нѣжная⟩ пища.
